Легенды старого Петербурга (сборник)

Зимою 1714 г. самоедский князь умер. Его отпевали и похоронили в католической церкви.

В хранящемся в Государственном Архиве собрании всевозможных документов, относящихся к Петру Великому («Кабинет Петра Великого»), имеются письма самоедского князя, касающиеся устройства различных увеселений и праздников, в том числе свадьбы «князь-папы».

Преемником умершего самоедского князя был известный шут Петра — португалец Лакоста, «титулярный граф и церемониймейстер увеселений», как именует его тот же Вебер.

Между прочим, этот самоедский князь во время маскарада по случаю свадьбы «князь-папы» П. И. Бутурлина[102] с большим искусством разыгрывал роль медведя.

ПЕТЕРБУРГСКОЕ «ПИАНСТВО»

Члены учрежденного Петром ради шутки «всешутейшаго и всепьяннейшаго собора» примерно служили Бахусу, и веселые праздники, сопровождавшиеся поистине гомерическим «пианством», бывали в Петербурге при Петре очень часто.

«Птенцы гнезда Петрова» от постоянного и долгого «бахусоподражания» были достаточно закалены уже и привычны к капризам Петра, но приезжие иностранцы прямо боялись царских пирушек, а особенно знаменитого кубка «Великого орла», преклонявшего к трону Бахуса даже очень стойких «пианиц».

В декабре 1709 г. в Петербург явился посол короля датского — морской командор Юст Юль — и сразу попал на «бахусоподражание».

За две версты от Петербурга несчастный датчанин провалился на Неве в полынью со своим возком и еле-еле избежал смерти. Обмерзший от зимнего купанья, он приехал в дом адмирала Крюйса, где ему была отведена квартира, наскоро переоделся и поехал представиться его царскому величеству, который с «изрядною компанией» обедал у генерал-адмирала Апраксина по случаю дня рождения «Саши Герценскинда» (Меншикова).

Войдя в застольную, Юст Юль был поражен страшным криком и шумом царских шутов, увеселявших общество. «Шуты орали и отпускали много грубых шуток, каковым в других странах не пришлось бы быть свидетелем не только в присутствии самодержавного государя, но даже на самых простонародных собраниях», — пишет изумленный посол.

Царь сидел за одним столом со всеми и ел, как и все, деревянною ложкой. При здравицах гремели пушечные салюты, сопровождавшие и тост Петра за здоровье датского короля Фредерика IV. К досаде Юля, шуты помешали ему своим криком сосчитать число выстрелов.

После обеда Юль, беспокоившийся о судьбе своих бумаг, провалившихся вместе с ним под лед и намокших, долго упрашивал Петра отпустить его домой.

— Но там, ваше величество, моя верительная грамота и многие важнейшие документы…

— На что мне грамота? — возражал царь. — О твоем назначении от самого королевского величества цыдулы имею… Не надо мне грамоты твоей…

Петр приказал следить за «господином послом», чтобы он не убежал, но тот в конце концов убежал-таки к себе домой и принялся за разборку смерзшихся бумаг. Но беда не приходит одна: едва Юль, разложив для просушки спасенные от потопления документы, вышел, чтобы возвратиться на пир, как загорелась фейерверочная лаборатория против его квартиры, и ему пришлось снова спасать бумаги, на этот раз — от огня, и в суматохе несколько штук из них пропало.

Пожар фейерверочной лаборатории не помешал, однако, сжечь фейерверк в честь новорожденного.

По возвращении Юля «пианство» продолжалось до 4-х часов ночи, при чем пирующие побывали в одиннадцати местах.

И снова пришлось подивиться северянину на наши нравы: «Всюду, где мы проходили или проезжали, — пишет он, — и по льду реки и по улицам, лежали пьяные; вывалившись из саней, они отсыпались в снегу, и вся окрестность напоминала поле сражения, сплошь усеянное телами убитых».

Усердное служение Бахусу почти не прекращалось, и несчастный посол стал всячески уклоняться от попоек, но и ему не пришлось избежать знакомства с «орлом».

Когда Петр Великий находился на борту корабля, его все должны были называть «господином шаутбенахтом», а за обмолвку полагался «Великий орел». Эта беда случилась и с Юлем, но, когда «царский ключник», как он выражается, поднес ему «орла», посол пустился в бегство и взобрался на корабельные снасти. Об ослушнике донесли царю — и он, с кубком «орла» в зубах, взобрался к Юлю, уселся с ним рядом и заставил его осушить не одного, а целых пять «орлов».

Как рассказывает Юль, после «орлов» он с «великою опасностью» спустился по снастям на палубу.

Об этой «опасности» можно судить по тому, что в большинстве случаев отведавший «орла» валился на землю без чувств.

Такой случай был в 1721 г. с Меншиковым. На торжестве спуска на воду 60-пушечного корабля «Пантелеймон», как рассказывает Мардефельд, царь был очень весел и не приказал ничего подавать, кроме венгерского. Меншиков схитрил и пил более легкий рейнвейн. Петр заметил эту проделку и, собственноручно выбросив в окно все бутылки с рейнвейном, приказал виновному осушить «орла». Александр Данилыч без чувств грохнулся на пол, и жена с сестрою долго «оплакивали его положение».