Легенды старой Москвы

Оставив двухлетнего сына Дмитрия и двухмесячного Михаила на попечение родителей, по тяжелой, уже начавшей рушиться весенней дороге она выехала в Петербург.

* * *

Фонвизина, как обычно, вывели на прогулку на вал.

Два молчаливых солдата с примкнутыми штыками шли за ним в некотором отдалении.

С одной стороны была стена крепости, с другой — Нева, серая и широкая, как море. Вдалеке, за рекой, как игрушечные, виднелись дома. Одинокая лодка — жалкая скорлупка среди этой могучей водной стихии — качалась на волнах. В лодке кроме гребца находились две дамы.

«Кому и зачем понадобилось так рисковать, ведь тут ничего не стоит перевернуться?» — подумал Фонвизин и стал следить за лодкой.

Между тем лодка, то совсем пропадая в брызгах воды, то поднимаясь на гребне волны, приближалась к крепости.

Одна из дам сняла шляпу и помахала ею.

«Наташа! — узнал Фонвизин. — Наташа!».

Он вглядывался в ее лицо, она была бледна, худа — милая, бедная, любимая Наташа… Он остановился, и солдаты, не допускавшие остановок во время прогулки, ничего не сказали.

Неизвестный художник. Петропавловская крепость. 1845 год

Наташа махала шляпой. Она улыбалась, и из глаз ее (он видел это отсюда, с вала, каким-то сверхъестественно обострившимся зрением) текли слезы… Фонвизин услыхал за спиной тихий голос:

— Михаил Александрович, ваше превосходительство, не стойте на месте, идите… Комендант заметит, запретит прогулки.

Приблизившийся солдат слегка подтолкнул его. Фонвизин пошел далее, оглядываясь на лодку.

— Они уж третий день в этот час сюда приплывают, — сказал солдат, помолчал и, немного погодя, заговорил снова:

— Вы-то нас не помните, а мы очень помним: во Франции в плену вместе были.

— Постой-ка, не ты ли первым вызвался посты у арсенала снять?

— Я.

— А вот имени твоего не помню, прости.

— Михаил Александрович, нынче ночью на карауле в крепости егеря. Мы между собой поговорили и порешили, что тебе бежать надо, мы пособим.

Фонвизин встрепенулся.

— Ялик будет, — продолжал солдат. — Выведем, как стемнеет. Хватятся утром, а вы уже далеко будете.

Помолчав, Фонвизин сказал:

— Спасибо, братцы, но не могу бежать. Вас за меня не помилуют, не хочу свободу вашими муками покупать. Да и товарищей бросить совесть не позволяет.

* * *

Роспись государственным преступникам,

приговором Верховного Уголовного Суда

осуждаемым к разным казням и наказаниям

…V. Государственные преступники третьего разряда, осуждаемые к временной ссылке в каторжную работу на 15 лет, а потом на поселение:

…2. Генерал-майор Фонвизин. — Умышлял на цареубийство согласием, в 1817 году изъявленным, хотя впоследствии времени изменившимся с отступлением от оного; участвовал в умысле бунта принятием в Тайное общество членов…

* * *

— Господи, пятнадцать лет! Да в сибирской каторге и пяти лет не выдерживают, умирают… — Из-за слез Наталья Дмитриевна не могла читать дальше.

— Не реви, тут есть еще Указ его величества Верховному Суду о смягчении наказаний, — скрипучим голосом проговорила тетка. — Во дворце говорили, что государь сказал маршалу Веллингтону: «Я удивлю Европу своим милосердием».

Наталья Дмитриевна протянула листок тетке:

— Прочтите, я ничего не разбираю…

— «Но силу законов и долг правосудия желая по возможности согласить с чувством милосердия…»

— Про Мишеля сначала найдите, про Мишеля!

— Вот, вот… осужденных на пятнадцать лет… генерал-майора Фонвизина… по лишении чинов и дворянства сослать в каторжную работу на двенадцать лет и потом на поселение.

Тетка растерянно умолкла. Потом в сердцах плюнула.

— Удивил Европу, гаер!

* * *

Ответная бумага от министра юстиции на запрос Натальи Дмитриевны пришла пять дней спустя после опубликования приговора. Она гласила, что по законам Российской империи жены осужденных на каторгу преступников по собственной воле могут следовать за мужьями, и в данном случае для желания Фонвизиной последовать за мужем своим отставным генерал-майором, осужденным к ссылке в каторжную работу, препятствий не имеется.

Но еще несколько дней спустя последовал императорский указ о разрешении женам осужденных считать их брак расторгнутым и позволении вступать в новый брак.

Одновременно для пожелавших все же следовать за мужьями «невинных», как их именовали официальные документы, жен вводились отсутствующие в законах ограничения.

«…Следуя за своими мужьями и продолжая супружескую с ними связь, они, естественно, сделаются причастными их судьбе и потеряют прежнее звание, то есть будут признаваемы не иначе, как женами ссыльнокаторжных, а дети, которых приживут в Сибири, поступят в казенные крестьяне…».

* * *