Легенды Сумеречья. Дорога к солнцу

Ни стакана, ни какой-либо другой емкости у кулера не было. Из ладоней не напоить, и ничего более здравого мне в голову не пришло, кроме как оторвать полосу от майки.  Надо подняться наверх. Запереть дверь на внутренний замок – от непрошенных гостей. Аптечка наверное, вся, целиком. Нож. И я успела за 5 минут. И не споткнулась, пока спускалась обратно, и ничего не уронила.

Он и в этот раз слабо среагировал на мой приход, на свет. Узел не поддавался: я сорвала ногти, пробуя развязать. И кроме проблем ничего не получилось – тонкая веревка слишком сильно врезалась в кожу, я чувствовала, как моим пальцам становится тепло и липко. За этими попытками освободить я пропустила все самое интересное. Поэтому чуть не подпрыгнула, когда услышала рядом, чуть не над ухом:

– Ты кто?

Испугалась, конечно, и не ожидала, парень чуть не умирающим выглядел, и травмы были приличные, и температура была – все 39.

и вопрос был такой…А то не видно, кто я. Или ему сказать: сестра одного из твоих ночных гостей? Я отбормотала что-то вроде «ну, там, это…». А он продолжал смотреть в упор. И я, маленькая девочка, в темном подвале, я видела только светлые немигающие – как у гипнотизирующей змеи – глаза, заглядывающие прямо внутрь меня. и только через пару минут я сообразила ответить:

– Не бойся, я не враг, правда. Я помочь хочу.

Он кивнул и закрыл глаза. И мне вот от этого реально стало куда легче, но это, как оказалось, не надолго.

– эй, эй, послушай, – позвала я.

– Да.

– Я попробую разрезать? Ты только не дернись, ладно? Очень близко все.

– Да.

Веревку я разрезала. Я даже успела стянуть на запястьях приготовленные повязки. Через несколько минут их пришлось заменять. Я рвала бинт и прикидывала, как бы поаккуратней перевязать: он морщился и вздрагивал от каждого прикосновения, а мои руки тряслись, и я чудом не роняла все, что брала. И только потом сообразила – чтобы не принести чашку с водой поближе, вот прямо сюда? Чем футболку-то портить… Не мой был тот день, совсем не мой.

Что делать дальше я не знала. Нет, не правда. Я именно знала, откуда-то точно знала, что можно и нужно сделать. Просто это настолько отличалось от моих небольших познаний… Я не доверяла себе и своим ощущениям. И от этого диссонанса мозг отказывался работать, и сосредоточиться не получалось, даже неимоверными усилиями с моей стороны. Я сидела рядом, смачивала бинты – температура не падала, и я все собиралась и собиралась подняться еще раз наверх, посмотреть что-нибудь жаропонижающее. но не шла – потому что это не помогло бы. Я знала, но вяло думала – надо подняться, посмотреть… И сидела в темной камере, поглядывая периодически пленника. Интересно, сказал он что-то Егору? И при чем здесь Яр… Этот-то не был замечен ни в чем таком, не то что мой братец. Интересно, Егор это делал? То еще злобное существо, но у меня никак не получалось представить его здесь в качестве палача, ну никак. Яр – тоже нет, он мозг. Вот как он тут стоит, смотрит на все, брезгливо и снисходительно – это да, а вот до откровенного мордобоя он не опустится. Как же гадко… Нет, я спокойно смотрела фильмы, в которых лилось море крови, и положительный герой направо и налево и самыми изощренными способами «мочил» всяких вредителей, противников добра и света. Но ТАМ – все было понарошку, неправда. А ЗДЕСЬ…

Фонарик постепенно терял яркость. Надо было подумать, как выбраться отсюда, пока мы не остались в полной темноте. и я думала. Настолько хорошо думала, что реальность воспринимать перестала. И ничего удивительного, так всегда происходит и до сих пор, погружусь в мысли – и хоть толпа орков рядом носиться будет, даже не замечу. Я задумалась и  чуть не подпрыгнула, когда услышала:

– Спасибо. Что ты планируешь сделать дальше?

Он смотрел на меня и, кажется, улыбался.  И было так странно… Он был… неестественным здесь. Реально, хотелось платье подобрать, книксен сделать и спросить: «мальчик, а мальчик, а что Вы здесь делаете?». Надо было собраться. Надо было ответить.

– Хотелось бы выйти отсюда. Потому что скоро мы останемся без света. И потому что через несколько часов сюда точно кто-нибудь придет.

– Мне нравится.

– Ты встать можешь?

– могу.

Ну, далось ему это с трудом, хотя пытался не показывать этого.  Но даже при имеющемся освещении я видела. Чувствовала. Но помогать не рискнула – он опирался на стену,7 и все казалось не таким страшным.

Потому я шла впереди, он – за мной. Фонарик действительно погас скоро, но мне уже не было страшно. Все стало казаться правильным, самым правильным. И пусть это тысячу раз не мое слово – от Яра досталось в наследство – оно остается для меня мерой и критерием любой мысли. А тогда было важным особенно.

Я долго жмурилась на кухне[5]  от яркого света, потоком вливающегося через окно. Тот, кто шел за мной, тоже щурился, осматривался вокруг, и улыбался. Как дурак. Я тогда не знала цену свободе, откуда бы. Кроме солнца беспокойство доставляла еще одно обстоятельство – чем больше мои глаза привыкали, тем знакомей казался парень, стоящий рядом.

– Садись. Есть хочешь?

– Нет, – отвечает он и садится.