Легенды Ых-мифа

Владимир Санги Легенды Ых-мифа

Немного о себе и об этой книге

Сейчас я не помню, что родилось раньше: голод, сказки или я. Но сколько помню себя, помню голод и помню сказки. Была зима, холодная, голодная и потому долгая. Мужчины из нашего рода ушли на войну. Не было видно, чтобы на нартовой дороге поднимали снежный вихрь сильные упряжки. Собаки уже давно но ели наваристой похлебки из нерпичьей требухи и, пожалуй, забыли вкус нежной душистой юколы. У престарелых каюров селения Чайво, что на открытом всем штормам и туманам побережье Пила-керкка (Пила-керкк-«Большое море». Нивхское название Охотского моря.), осталось не много собак — кормить нечем.

Бабушка, мать моей матери (она жила в соседней избушке), держала одну-единственную суку. Иссохшая, как прибрежная ольха, подслеповатая старуха верила, что наступит время, когда ее внукам потребуются сильные псы для упряжек. Верила и делала все, чтобы породистая нартовая сука не подохла с голода. Как-то разыгрался сильный буран. Нашу избушку занесло по крышу. Было темно, и я не знал, когда день, а когда ночь. Больная мать, чтобы как-то отвлечь мои мысли от еды, рассказывала чудесные сказки о таких же маленьких детях, как я, но живших так давно, когда еще не было нашей бабушки.

Летом я часто уходил с бабушкой в бухточку, что за селением. У бабушки с довоенных времен сохранилась сеть, короткая и рваная. Лодки мы не имели. Но бабушка однажды нашла простой и в то же время надежный способ ловить рыбу. В отлив вода отходит, обнажая широкую полосу песчаной косы. И бабушка как-то поставила колья прямо на обнажившуюся полосу и привязала к ним сеть. В прилив вода набежала на берег, затопила колья и сеть. А утром, когда вода отошла, мы нашли в сети несколько кетин, несколько камбал и бычков. Так мы и ловили рыбу.

Сеть часто рвалась. А чинить ее у нас не было суровой нитки. Но и здесь бабушка нашла выход. Вокруг много росло крапивы. Бабушка срезала ее ножом, сушила на солнце и у костра, сучила из нее прочную нитку и чинила сеть.

Вечерами во время прилива густой туман окутывал залив, и тогда становилось зябко. Бабушка разводила долгий ночной костер. Я садился у наветренной стороны, понемногу отогревался и слушал ленивое бормотанье приливной волны. Иногда в звуки прилива вплетался резкий всплеск. Я вздрагивал, настораживался, определяя, крупная ли добыча попала в нашу сеть. Когда раздавался сильный всплеск и сеть гудела от упругого натяжения, бабушка, обычно озабоченная и молчаливая, менялась в лице, облегченно вздыхала и начинала рассказывать чудесные сказки и необыкновенные тылгуры (Т ы л г у р — повествование о необыкновенных событиях из жизни нивхов.). Она рассказывала долго. Рассказывала до тех пор, пока отлив не обнажал берег или я не засыпал утомленный. Мой сон вместе с бабушкой охраняла нартовая сука, которая в будущие лучшие времена должна принести мне целую упряжку могучих псов.

Через несколько лет я пошел в школу. Жили мы в большом, двухэтажном старом здании интерната. Много дров требовалось, чтобы натопить его. А в бураны его продувало насквозь. Мы очень мерзли и спасались тем, что ложились рано — сдвигали кровати, накрывались четырьмя-пятью одеялами. И всегда ссорились за места посередине. Такие вечера мы отдавали сказкам.

В интернат съезжались дети из разных селений и стойбищ. И каждый привозил свои родовые тылгуры. Я же рассказывал мамины и бабушкины сказки.

…Прошло много лет. А любовь к тылгурам и нгастурам (Нгастур — древняя поэма о необыкновенных приключениях и подвигах того или иного безымянного героя.) не угасла. Наоборот, я только и жду, чтобы наступил тиф (Тиф — осень. Буквально: время становления дороги.), запрягаю собачью упряжку, и звонкая длинная песнь полозьев и бодрый ритм соскучившейся по бегу упряжки обещают мне новые предания и легенды моего народа.

Бабушка — она не дождалась, когда внук закончит учебу, «ушла» в Млых-во (Млых-во — потусторонний мир.) — верила, что наступит время, когда ее внук сможет заиметь большую, сильную упряжку. И такое время пришло…

В течение нескольких лет я разъезжаю по местам расселения моих сородичей. Пожалуй, нет на Ых-мифе (Ых-миф — так нивхи называли Сахалин.) селения или стойбища, куда бы я не заезжал. Если соединить все мои поездки — это обернется в тысячи километров пути и полные рюкзаки записей наблюдений.

А мои сородичи живут на Ых-мифе и в низовьях реки Амур. Плохо изучено прошлое моего народа, его культура.

Нивхи принесли в наш век первобытнородовые отношения. И эта особенность привлекала и привлекает ученых. Еще Фридрих Энгельс интересовался нивхами. Он с большим интересом прочитал работу профессора Л. Штернберга «Сахалинские пляки», высоко оценил ее и написал автору письмо. Именно у нивхов профессор Штернберг обнаружил классификаторскую систему родства и групповой брак и этим подкрепил и развил теорию знаменитого английского этнографа Я. Моргана, заново открывшего, по словам Ф. Энгельса, материалистическое понимание истории.