Легион «Идель-Урал»

В ходе работы комиссий осенью 1941 — зимой 1942 гг. явственно наметился один из первых серьезных конфликтов между германскими официальными учреждениями — между Министерством иностранных дел и Министерством по делам оккупированных восточных территорий (Восточным министерством). Вызвано это, на мой взгляд, не только тем, что полномочия, функции их по отношению к оккупированным территориям не были четко определены и разделены изначально, но и тем, что в Третьем рейхе с его возникновения шла непрерывная борьба за власть между отдельными «вождями», жестокая конкуренция между учреждениями. Война не смогла положить конец этим разногласиям, в отдельных случаях они даже еще более обострились. Два указанных министерства не являлись исключением: они постоянно бомбардировали высшее руководство просьбами придать им больше полномочий, обвиняя своих соперников в некомпетентности и вмешательстве в их дела. Упомяну один очень красноречивый документ: 25 февраля 1942 г. фон Хентиг докладывал Риббентропу о работе комиссий ведомства Розенберга: «Татарским вопросом занимаются и Восточное министерство и МИД. Если в уже занятых областях (например, около Вильны) есть татарские поселения, то это правомерно. А вот другими татарами пусть Восточное министерство не занимается — это прерогатива МИДа. Восточное же министерство создало свои комиссии, занимается пропагандой среди военнопленных. А эти комиссии в конечном счете только устанавливают, кто из военнопленных мусульманин. А ведь важно не только констатировать, что он Мустафа или Мухаммед, важно установить его способности, выяснить его прошлое, его готовность к сотрудничеству. (…) Восточное министерство уже делит портфели для незахваченных еще территорий, у них уже есть кандидат на пост ректора Казанского университета!»[102]. Фон Хентиг отмечал, что он обращался в Восточное министерство с просьбой прояснить ситуацию, но никакого положительного ответа не получил. Он выразил мнение, что именно МИД — наиболее компетентный орган в решении судеб других народов, мотивируя это тем, что эти вопросы влияют на отношения Германии с Ираном, Афганистаном, Китаем, Индией и Турцией. Но и противоположная сторона в долгу не оставалась. «Шаги, предпринятые МИД, прекратили нормальное развитие нашей деятельности. Уже один факт вызова представителей старой эмиграции в Берлин для политических переговоров привел к волнению среди эмиграции. (…) Кроме того, Министерство установило связь между этими лицами и кавказскими легионами, находящимися на стадии формирования, в результате чего возникли сомнения и беспокойство в этих легионах в отношении политических целей империи. Предупреждения Восточного министерства остались безрезультатными», —- так уже от имени Восточного министерства оценивал ведомственные противоречия осени 1941 г. Арно Шикеданц на допросах в Нюрнберге[103].

Несколько забегая вперед, отметим, что одно из первых противостояний закончилось поражением МИДа, который осенью 1941 г. проявлял особую активность в работе с тюрко-мусульманскими военнопленными: министерство было отстранено от этой практической работы и вообще от формирования национальных воинских частей в составе вермахта и СС. Этому, вероятнее всего, способствовали и фиаско с розыгрышем пантуранистской карты, и то, что Розенберг сумел в конечном счете предстать перед Гитлером в наиболее выгодном свете.

Своим путем осенью 1941 г. пошли абвер и командование отдельных военных частей. 6 октября 1941 г. генерал-лейтенант Вагнер (ОКХ) дал директиву командующим тылами в районах действий групп армий «Север», «Центр» и «Юг» в порядке опыта создать из военнопленных казачьи добровольческие сотни и использовать их в борьбе против партизан. Этот факт И. Хоффманн считает «днем рождения восточных отрядов»[104]. Опыт этот, вероятно, германское командование удовлетворил, так как 16 ноября уже каждая дивизия в указанных областях получила приказ о создании при них кавалерийских казачьих сотен. А за день до этого в приказе конкретно были упомянуты и представители нерусских народов.