Легион. Психопат

— Я имею в виду подсознание, — пояснил Киндерман. — Известные психологи, светила прошлых лет, проводили множество экспериментов. Так вот, они выяснили, что внутри нас существует и второе сознание, которое мы называем подсознанием. Один из таких исследователей— Альфред Бине. Послушай! Однажды он загипнотизировал девушку. И внушил ей, будто с этого момента она не видит его, не слышит и не знает, что он делает. Потом, вложив ей в руку карандаш, он расстелил на столе бумагу. В комнату входит помощник и начинает задавать девушке самые различные вопросы. В это же время сам Бине тоже спрашивает ее о чем- то. Девушка начинает отвечать помощнику, и ОДНОВРЕМЕННО пишет на бумаге ответы на вопросы Бине! Удивительно! Но это еще не все. Во время сеанса Бине колет девушку булавкой. Она, разумеется, ничего не замечает и продолжает спокойно беседовать с помощником. Но карандаш в ее руке движется по бумаге, и вскоре она выводит следующее: «Пожалуйста, не делайте мне больно». Разве это не поразительный факт? И то, что ты мне сейчас рассказал про хирургию, тоже правда. Кто-то внутри нас все равно чувствует и как нас режут, и как зашивают. Но кто? — Неожиданно Киндерман вспомнил свой странный сон и непонятное, загадочное высказывание Макса: «У нас две души».

— Подсознание, — Мрачно проговорил Киндерман. — Что же это такое? КТО это такой? Что у него общего с коллективным подсознанием? И как ты уже догадался, это тоже входит в мою теорию.

Дайер отвернулся и только махнул рукой.

— А, опять ты про это, — пробормотал он.

— Да, дорогой мой, тебя просто съедает зависть, что Киндерман — гений, светлая голова, и сейчас он на пороге великого открытия, он-то разрешит проблему зла, — ораторствовал Киндерман. Потом, насупив брови, продолжал — Мой гигантский мозг напоминает осетра, окруженного пескарями.

Дайер резко повернулся:

— А тебе не кажется, что это уже просто неприлично?

— Ничуть.

— Ну, а тогда почему же ты мне так до конца и не поведаешь свою теорию? Давай-ка выслушаем и забудем, наконец, о ней, — распалялся Дайер. — А то в коридоре уже выстроилась целая очередь желающих исповедаться.

— Нет, уж очень она сложна для твоего понимания, — угрюмо пробурчал Киндерман.

— Почему же тогда тебе не по душе мысль о первородном грехе?

— Ас какой стати новорожденные младенцы должны нести ответственность за то, что когда-то совершил Адам?

— Это тайна, — возмутился Дайер.

— Скорее шутка. Должен признаться, я не раз задумывался над этим, — возразил Киндерман. Он наклонился к Дайеру, и глаза его загорелись. — Если бы, например, грех состоял в том, что много миллионов лет тому назад ученые взорвали планету какими-нибудь нейтронными бомбами, и сейчас в атомах нашего тела наблюдались бы мутации. Может быть, именно вследствие подобного кошмара образуются сейчас вирусы, которые несут болезни, может быть, поэтому происходит сумятица в окружающей среде, начинаются различные землетрясения и прочие катастрофы. Что касается самих людей, то они в силу мутаций сходят с ума и превращаются в настоящих чудовищ. Они принимаются уплетать мясо, точно так же, кстати, как и животные, но вместе с тем обожают торчать в ванне и слушать рок-н-ролл. И ничего не поделаешь. Это ведь у них в генах. Даже Бог не смог бы здесь ничем помочь. Грех — такая штука, которая запрятана глубоко в генах.

— А что, если каждый человек, родившийся на Земле, составлял когда-то часть Адама? — вдруг предположил Дайер. — Я имею в виду, физически. Будучи действительно одной из его клеток.

Киндерман подозрительно посмотрел на священника:

— Итак, святой отец, я вижу, вы посещали не только воскресную школу, где в вас вдалбливали катехизис. Вы, похоже, увлекались игрой в бинго, поэтому вам совсем не чужд дух авантюризма. И откуда только в вашу голову могла закрасться подобная мысль?

— А что такого? — удивился Дайер.

— Да ты, оказывается, способен думать. Но эта идея не проходит.

— Почему нет?

— Только еврей может придумать подобное. Ведь получается, что Бог у вас какая-то сварливая и несостоятельная брюзга. Давай разберемся. Ведь Бог может остановить всю эту ерунду в любой момент, когда только пожелает. И может точно так же легко начать все заново. Разве Он не может сказать: «Ну-ка, Адам, пойди умойся, пора обедать» — и сразу же обо всем позабыть? И не может сам скорректировать гены? Евангелисты твердят нам: забывайте и прощайте, а Бог разве этого не может? И развязывается кровавая бойня, как в Сицилии. Жаль, Пьюзо[11] этого не слышит. Мы бы с ним в два счета отсняли очередную порцию «Крестного отца».

— Ну, хорошо, но в чем же, наконец, заключается твоя теория? — настаивал Дайер.

Следователь хитро улыбнулся.

— Я все еще корплю над ней, святой отец. Мое подсознание собирает ее по кусочкам и отшлифовывает.

Дайер отвернулся и тяжело опустил голову на подушки.

— Как я измучился, — вздохнул он и уставился в темный экран неисправного телевизора.

— Тогда еще один намек, — не унимался Киндерман.

— Когда же починят эту дурацкую штуковину?

— Перестань язвить в мой адрес и выслушай намек. Дайер откровенно зевнул.