— Вы уж простите меня, если я прекращу нашу милую мистическую беседу. Эстетика в непомерных количествах вызывает у меня страшную головную боль. Кроме того, в соседних палатах меня ждут еще два священника: Джо ди Маджо и Джимми Криик. Посему я оставляю вас.
— Оставляйте.
— А к чему такая спешка?
— Я хочу вернуться к «Угрызениям».
Киндерман повернулся и направился к выходу.
— Разве я что-то не так сказал? — забеспокоился Дайер.
— Мать Индия зовет нас к себе, святой отец.
Киндерман вышел из палаты. Как только он скрылся из виду, Дайер, глядя в открытую дверь, улыбнулся.
— Прощай, Билл, — тихо проговорил он и снова углубился в чтение.
Вернувшись в участок, Киндерман миновал шумную приемную, вошел в свой кабинет и плотно прикрыл дверь. Аткинс уже ждал его, прислонившись к холодной стене. На сержанте поверх синих джинсов и теплой водолазки была наброшена блестящая черная кожаная куртка.
— Мы погружаемся слишком глубоко, капитан Немо, — посетовал Киндерман, грустно глядя в глаза своему помощнику. — Корпус может не выдержать такого давления. — Он не спеша подошел к столу. — То же самое и с моей обшивкой. Аткинс, о чем ты все время думаешь? Довольно «Двенадцатую ночь» гонят не здесь, а в кинотеатре напротив. А это еще что такое? — Следователь нагнулся и, взяв со стола два рисунка, посмотрел на них, а потом исподлобья взглянул на Аткинса. — И это что, подозреваемые? — раздраженно вскинулся он.
— Никто в точности не запомнил их, — попытался оправдаться Аткинс.
— Сам вижу. Старик смахивает скорее на сушеный плод авокадо. А второй меня просто сбивает с толку. Разве у него были усы? Что-то я не припомню, чтобы в церкви мне хоть кто-нибудь обмолвился об усах.
— Это мисс Вольп вспомнила.
— Мисс Вольп… — Киндерман бросил рисунки на стол и устало потер рукой лицо. — Мисс Вольп, познакомьтесь, это Джулия Фебрэ.
— Мне надо вам кое-что сообщить, лейтенант.
— Только не сейчас. Неужели ты не видишь, что я готовлюсь к смерти? А ведь это требует от человека полной сосредоточенности и абсолютного внимания. — Киндерман тяжело опустился в кресло и уставился на рисунки. — Вот Шерлоку Холмсу было намного легче, — заворчал он. — Ему ведь не подсовывали таких портретов собаки Баскервилей. И уж, конечно, мисс Вольп не идет ни в какое сравнение с Мориарти[14]
— Пришло дело о «Близнеце».
— Я знаю. Вот оно передо мной на столе. Ну что, Немо, мы понемногу всплываем на поверхность? По- моему, видимость слегка улучшается.
— Лейтенант, есть новости.
— Не забудь о них. А вот у меня сегодня выдался чудеснейший денек в Джорджтаунской больнице. Неужели тебе не интересно?
— Что же там произошло?
— Пожалуй, я еще не готов к обсуждению. Тем не менее, горю желанием узнать, что ты думаешь по этому поводу. Хотя пока это только теория. Понимаешь? Просто некоторые факты. Известный психиатр, занимающий в больнице видное место, скажем, заведующий целым отделением, делает зачем-то откровенно неуклюжую попытку выгородить одного из своих коллег, скажем, невропатолога, работающего над проблемами боли. Так вот, когда я спрашиваю психиатра, не напоминает ли ему определенный почерк руку одного из его коллег, он вдруг начинает притворяться. Психиатр целый час буравит меня взглядом, а затем очень четко и громко произносит слово «нет». И я, как опытная лиса, тут же делаю вывод, что между ними уже давно кошка пробежала. Может быть, я и ошибаюсь, но почему-то уверен. Ну, и какое же умозаключение можно вывести из всего сказанного, Аткинс?
— Несомненно, психиатр хочет подставить невропатолога, но боится сделать это открыто.
— А почему, Аткинс? — выпытывал следователь. — Не забывай, ведь своим «нет» он вводит следствие в заблуждение.
— Вероятно, он чует за собой вину. Может быть, он и сам впутан в какую-то историю. Однако, если он кого-то и покрывает, то его самого уж никак не заподозришь.
— Да, хитрая бестия. Но я с тобой вполне согласен. Однако должен сообщить и кое-что более важное. В городе Белтсвилл, штат Мэриленд, существовала когда-то больница для пациентов, умирающих от рака. Врачи назначали безнадежным больным большие дозы ЛСД. Хуже ведь от этого уже не стало бы. Верно? Наркотик снимает боль. Однако странное дело: все пациенты, независимо от своего прошлого и религиозных убеждений, переживали одни и те же невероятные ощущения. Будто сквозь бесчисленные слои грязи, помоев, нечистот и прочей гадости они проникают в самые недра земли. Так вот, в короткие мгновения несчастные чувствуют себя частью этой мерзости, сливаясь и растворяясь в ней. И вдруг направление резко меняется. Они внезапно взлетают и движутся вверх до тех пор, пока все вокруг не преображается до неузнаваемой ослепительной красоты. Тогда они вроде бы являются пред ясны очи Господа. А Он им и заявляет: «Придите же скорей ко Мне, это же вовсе не Ньюарк!»