– Вот что, декан Гай Валерий Крисп, – ухмыляясь, сказал он. – Ты не хуже нашего знаешь, что может быть за убийство товарища по оружию в военное время. Я не хочу, чтобы меня казнили за то, что я убил римских солдат. Давай сразимся с тобой. Один на один. Без доспехов и щитов. Если победишь ты, забирайте девчонку, а мы пойдем искать другую добычу, и никто из нас не скажет о том, что сделал твой солдат. Если я тебя убью, вы отдадите нам его, – сириец кивнул в сторону Юлия, – уберетесь отсюда, и будете помалкивать. Идет?
– Командир, – встрял Кроха, – дай я с ним разберусь.
– Командир, Кроха, это моя забота, а не ваша, – сказал Юлий. – Я сам…
Он положил на землю щит и принялся стаскивать кольчугу. Но я его остановил.
– Юлий, ребята… Не вмешивайтесь. Стойте и смотрите, чтобы бой был честным. И не вздумайте встревать. Ко всем относится. Считайте это боевым приказом.
– Ну, так что, декан, ты будешь драться? – нетерпеливо спросил сириец, теребя рукоять меча.
Вместо ответа я начал снимать доспехи. Сириец последовал моему примеру.
Вскоре мы стояли с ним друг напротив друга в одних туниках, с обнаженными мечами наизготовку. Остальные окружили нас, оставив свободным необходимое для боя пространство. Не было слышно ни подбадривающих выкриков, ни оскорблений в адрес противника. Все стояли молча, не выпуская на всякий случай оружие из рук.
Сириец был меньше меня, но не настолько, чтобы мое преимущество в росте сыграло какую-нибудь роль. Скорее, наоборот, будучи ниже и легче, он наверняка был быстрее. А если бой идет без доспехов, сила не важна, главное – скорость и ловкость. К тому же по первым его движениям я понял, что передо мной действительно опытный боец.
Боялся ли я? Да нет. Я был слишком зол, чтобы по-настоящему бояться. Странно, у меня не было особых причин ненавидеть этих солдат. С ними я сражался бок о бок, мы воевали на одной стороне, делали общее дело, выполняли одинаковую работу… Девчонку я видел впервые. Кто она такая? Обычная жертва войны. Только в этом городе за один сегодняшний день десятки, если не сотни таких, как она, были изнасилованы или убиты. Война больше всего страшна для тех, кто оказался втянут в нее случайно. Мне ли было менять эти правила? Я не бог и даже не цезарь. Я простой солдат, который вдруг решил, что он не согласен с законами, древними, как само время.
И все же в глубине души я был уверен, что поступаю правильно. Пусть я солдат, но ведь я еще и человек. Многие очень часто забывают об этом. Люди носят те маски, которые им удобны или выгодны, и со временем начинают считать эти маски своей истинной сутью. Срастаются с ней. И все их поступки отныне принадлежат не им, а завладевшей ими маске. Так мне подумалось тогда. Вряд ли есть просто плохие люди. Скорее всего, у них просто плохие маски. Например, солдат должен быть иногда жесток. Ничего не поделаешь, такое ремесло. Но, однако, для одних жестокость лишь необходимая иногда мера, а для других – едва ли не единственный смысл жизни. Разве дело только в характере человека? А случись так, что он не стал бы солдатом, а остался бы простым крестьянином? Был бы он тогда таким же жестоким? Или маска крестьянина позволила бы ему быть достойным человеком?
Я не знал ответов на эти вопросы. Но одно понял наверняка: быть хорошим солдатом – это не значит убить в себе все человеческое. Быть хорошим солдатом – значит уметь забывать иногда о том, что на тебе надет военный пояс.
Сириец атаковал мощно и стремительно. Я едва успел парировать его выпад. Мой ответный удар был куда хуже. Ерунда, а не удар. Хорошо, что Бык не видел.
Дальше все пошло в том же духе. Сириец атаковал, я кое-как защищался, время от времени контратакуя, но как-то неубедительно, будто впервые взял в руки меч. Я просто не мог ничего поделать. Противник каждый раз опережал меня на какое-то мгновение. Но этого мгновения было достаточно, чтобы мой меч встречал пустоту. Его же удары сыпались одновременно с разных сторон, не давая мне ни секунды передышки. Только успевай поворачиваться. Если бы не суровая школа Квинта Быка, я уже давно был бы мертв. А так пока держался.
Единственная надежда была на то, что рано или поздно сириец выдохнется. Меч – это не перышко, и долго поддерживать такой темп боя нельзя. Будь ты хоть самый что ни на есть двужильный парень, усталость все равно возьмет свое. К тому же сириец был старше меня лет на десять. А возраст в таких делах играет не последнюю роль. Словом, мне оставалось лишь беречь силы и ждать, когда противник допустит ошибку. И изо всех сил постараться не ошибиться самому. Не слишком красивая победа, конечно. Но когда дерешься за свою жизнь, о красоте как-то не задумываешься.