Каждый фактор по отдельности значил не так уж много, но вот все вкупе…
Итак, имеем: новая, подобранная по размеру форма; «штатные», но весьма дорогие коммуникационные сеты; чипы; мечи. И при этом, если верить сопроводительным документам, по восемнадцать земных на нос. Дети кого-то из ветеранов? Это объясняло бы многое, если не всё, но почему, в таком случае, «Сан-Квентин»? Почему не «Остролист», не «Сталь», не «Джомолунгма»? Почему, в конце концов, не офицерская школа?
Да, с девкой проблемы, она даже по стойке «смирно» ухитряется стоять так, что встаёт как минимум у половины окружающих мужиков. По той самой стойке. И мордашка расписная, хрен отмоешь (сержант попробовал и не преуспел), «родовые знаки», видите ли. Кошка кошкой. Куда такую в офицеры… но парень-то?!
Кстати, о девке. Фамилия явно немецкая, а вот у неё как раз никаких проблем с произнесением имени «Иван» не возникало. Коломи хохмы ради решил запустить проверочку. И обломался по полной программе. Иннокентий? Пожалуйста. Степан? Никаких вопросов – и никаких «Стефанов» или «Стивенов». Федор? С нашим вам удовольствием, Теодор и рядом не мелькнул. Более того, после стандартного «Разрешите обратиться?» она поинтересовалась, как на самом деле произносится фамилия сержанта. И «Коломиец» в её исполнении прозвучал на «ура».
А уж то, что она завернула (по-русски!) в «дружеской» беседе с попробовавшим подкатиться обломом лет тридцати с Дубны, и вовсе заслуживало самого глубокого уважения. И столь же глубокого недоумения: откуда?! Ведь лексикон-то какой специфический! И акцента ноль! Ну не могла она служить там, где так выражаются, это-то Коломиец знал совершенно определенно: сам служил. Когда-то.
Так, а это что ещё такое?! Кажется, пора вмешаться… ох, Ваня, говорила тебе мама – думать вредно, на работу опоздаешь…
Когда сержант-инструктор влетел в общую зону, безобразие уже прекратилось. Ну, почти. Рекрут – тот самый, с Дубны – с изрядно разукрашенным (пожалуй, слегка обожженным) лицом и безвольно повисшей правой рукой, выворачивался из захвата трёх или четырёх подельников. На абсолютно невредимую Дитц хватало одного Стефанидеса. С заметным трудом, но хватало.
То, что на каком-то варварском диалекте рычал парнишка, сержант понимал с пятого на десятое, но, кажется, мелькнули «гауптвахта» и «зачем?». Неглупый малец, соображает. Интересно, дальше-то сообразит?
– Что здесь происходит?!
Ага, распались, стоят порознь.
– Сэр, рефери Стефанидес, сэр! Учебный рукопашный поединок, сэр!
Ну-ну. Молодец, выкрутился. Кстати, неплохой материал для курсант-капрала. А то и курсант-сержанта. Намекнём, кому надо, кадры решают всё.
– Лифарев, что у вас с лицом?
– Сэр, курсант Дитц, сэр! – а девку, кстати, никто не спрашивал. – Тренировочное занятие по взрывному делу! Недостаточное соблюдение техники безопасности! Больше не повторится, сэр!
Коломиец, пожалуй, поверил бы. Если бы собственными глазами не видел, как громила Лифарев полез в сумку этой самой Дитц и получил прямо в рожу заряд чего-то достаточно безобидного, но крайне унизительного.
– Лифарев?
– Сэр, так точно, сэр!
Ха! А вот это уже интересно. Ну, в том, что эти двое отмажутся, Иван Коломиец практически не сомневался. Но чтобы массивный и на вид категорически туповатый Лифарев срубил фишку… не ожидал, да. Не ожидал. Зря, кстати, не ожидал-то.
А, пожалуй, не такой уж и сброд…
Всё было плохо. Решительно всё.
И самочувствие – Конрад Дитц вдруг почувствовал себя почти дряхлым. И окружающее пространство – пустота в доме давила, не давала дышать; мягкой, но тяжелой лапой сжимала сердце.
Руди, всегда спокойно относившийся к отлучкам Ланы, повадился лежать на пороге ее комнаты, уставившись на колонку, с которой исчезла статуэтка Баст, и тихонько поскуливая. В глазах преданного пса стыла та же тоска, которая превращала отставного легионера в никчёмную (проклятое слово!) развалину. А ведь всего неделя прошла с тех пор, как его девочка, чмокнув отца в – тогда – чисто выбритую щеку, запрыгнула в кар, которому предстояло доставить её и Тима в космопорт.
И вроде бы всё правильно. Дети растут и покидают гнездо. Ты же знал, что не навсегда Лана останется в этом доме? Рано или поздно, так или иначе, но она должна была уйти. В Легион, в семью мужа, в свободный поиск своей судьбы… что же ты плачешь, старый дурак?
Ехидное дребезжание коммуникатора бесцеремонно вклинилось в невесёлые размышления Дитца. Первой его мыслью было содрать кольцо с уха, а браслет – с запястья, и утопить оба девайса в лохани для полива, той самой, в которой (кажется, еще вчера!) отмокала избитая девчонка. Впрочем, это было бы слабостью, а слабостей сержант, по собственной воле не ставший офицером, себе не позволял.
– Да! – предельно неприветливо буркнул он. Номер был незнакомым, и изображать вежливость Зверюга не собирался.
– Джи Дитц? Мигель Рэнсон.