Легионер. Книга четвертая

Сотники и взводные, подсчитав наличные силы, доложили: из двухсот двух штыков списочного состава дружины в наличии осталось восемьдесят пять. Сотники не скрыли: потери исчисляются не только убитыми и ранеными. Около полутора десятка дружинников дезертировали, и это угнетало Ландсберга едва ли не больше всего. Если солдат бежит с поля боя и оставляет своих товарищей, значит что-то идет не так…

Едва успели развести в лощинах подальше от дороги костры, и кашевары поставили на огонь котлы, объявили тревогу: оставленные для наблюдения секреты донесли о приближении японской кавалерии. Скрепя сердце, Ландсберг приказал тушить костры и строиться в боевой порядок. В темноте дружинники откровенно зароптали:

– Господин начальник, мы цельный день не жрамши!

– Куды опять идтить-то, в темнотище?

– Притаиться нам тута надо – японец, авось, мимо пробежит…

Ландсберг откашлялся:

– Господа дружинники! На войне, если кто не слышал, приказы командира не обсуждаются! Я знаю, что люди с самого утра не ели, почти не отдыхали. И я, между прочим, все время был вместе с вами! Тоже куска во рту не держал, не спал. И не в пролетке ехал! Надо идти. Останемся – попадем в окружение. А там плен…

– А хучь и плен! – раздался сзади гнусавый голос. – В плену хоть и не сладко, так хучь пожрать дадут. Начальник, тоже мне! Какой ты нам командир, ежели статский? Каторжник, как и мы! Думаешь, никто не знает?

– Ага, начальству руку держал, вот и командывает, людёв мордует…

– Это кто там такой смелый? – не выдержал сотник Анучин. – А ну-ка, выдь, покажись, а я на тебя погляжу! Записался в дружину – служи! Командир приказывает – хоть и статский – исполняй!

– А пулю в спину не желаешь, сотник, со своим статским командиром получить?

Анучин рванулся на голос, однако Ландсберг его остановил.

– Отставить, сотник! – и добавил потише уже: – Все одно не найдешь, кто кричал!

Он снова возвысил голос:

– Господа дружинники! Я никого неволить не стану. Кто желает – может остаться и ждать японцев. Сдавайтесь в плен… Только вот я вам что скажу, господа… Видит бог, не хотел говорить, а теперь скажу. И сотники подтвердят: не будет нам никакого плена! Командующий японским экспедиционным корпусом генерал Харагучи отказался считать дружинников на Сахалине комбатантами.

– Кем не считать?

– Комбатантами, господа! Говоря военным языком, комбатантом считается военнослужащий, в отношении которого действуют международные нормы, обязанные для соблюдения воюющими сторонами. Военнопленных, к примеру, положено кормить, не принуждать к работе. А мы все для Харагучи – не солдаты, а бандиты с большой дороги. Раз мы создаем наступающим японцам помехи – значит, они могут безжалостно нас истреблять.

– Вот те на… В каторге начальство и надзиратели нас за людёв не считали, и японцы туда же! Не врешь, начальник?

– Кто не верит – оставайтесь. Проверьте! – зло усмехнулся Ландсберг.

Ропот смолк. Люди молча построились и двинулись за сотниками вдоль дороги к селу Мало-Тымово. Ландсберг пропустил мимо себя устало бредущих людей, тронул коня. Впереди замаячила темная фигура отставшего.

– Господин начальник, дозвольте обратиться…

– Ты кто?

– Дружинник Курбатов, ваш-бродь. Так что раньше приказчиком у вас в магазине служил…

– Курбатов? Помню тебя, как же… Василий Митрофанович, если не ошибаюсь?

– Михайлович. Ну да бог с ним, с отчеством… Я вот упредить вас хочу, ваш-бродь… Вы бы того… Побереглись бы!

– На войне всякий беречься должен, Курбатов, – усмехнулся Ландсберг. – На то она и война!

– Я не об том говорю, господин начальник! – Курбатов взялся за стремя коня Ландсберга, придвинулся поближе, приноравливая свой шаг к лошадиному. – Разговор слышал давеча нехороший. Лиц не разобрал, темнотища, конечно. Да и прекратили говорить, как меня заметили. А говорили о том, что хорошо бы, дескать, командира нашего статского вместе с сотниками повязать, да японцам и выдать. Тогда те, мол, и не тронут. Еще и награда может произойти от японского микадо.

– Награду хотят? Ну-ну, – усмехнулся Карл. – Спасибо, что предупредил, Курбатов.

– Оно, конечно, может и просто так люди болтали! А, может, и всурьез. Я вот и решил упредить вас по старой памяти. Потому как, кроме добра, от вас ничего не видел…

– Спасибо, Курбатов! – снова поблагодарил Ландсберг. – Ты иди теперь, догоняй свой взвод. А то скажут, что с начальником шептался, косо глядеть станут. Как видишь, знакомство со мной – вещь непопулярная…

Брели до рассвета, пока оставленные дозорные не донесли, что японская кавалерия отстала. Японцы, пережидая ночь, разбили временный лагерь. А передовой дозор наткнулся на бивак арьергарда отступающего гарнизона.

Ландсберг дал долгожданную команду на привел.

Он натянул поводья, развернул коня и оглянулся на бредущих в мелколесье дружинников. Солнце еще не встало, однако тайга из угольно-черной стала серой и прозрачной. Карл мельком глянул на часы, покачал головой: рановато, но люди устали, озлоблены, измотаны неизвестностью. Спрятал часы в кармашек, негромко скомандовал:

– Сотников и взводных прошу ко мне!