Легионер. Книга четвертая

– Дружинник Барышников, ваш-бродь. Назначен заместителем взводного второй полусотни… А насчет обмундировки и протчего, так штанов казенных мне и не выдавали отродясь, господин начальник! Бушлат я снял, в мешке таскаю, чтобы не порвать в тайге: сукно там доброе, ваш-бродь… А ружье у меня еще вчерась «попятили», ваш-бродь! Распорядитесь, сделайте милость, чтоб новое выдали, ваш-бродь!

– Ты что несешь, Барышников?! Как это – ружье «попятили»? Украли, что ли?

– Точно так, ваш-бродь! Украли, должно! Тока к дереву прислонил, в кусты отлучился по неотложной нужде – а его и «попятили». Не углядел…

– Барышников, ты хоть понимаешь сам, что говоришь? Знаешь, что на войне солдату полагается за утерю боевого оружия? Трибунал!

– Так то солдату, ваш-бродь! – нахально улыбнулся Барышников. – Какой же я солдат, коли добровольно в дружину записался? Каторжный я, из команды исправляющихся. Посулили мне кажный год каторги за два месяца в дружине списывать – вот и пошел! Полгодика оттрубил в дружине вашей – три годка каторжных долой! А меня всего-то четыре и оставалось, ваш-бродь! Так как насчет новой берданки-то? Ежели я заместо Семенцова полусотней командываю – мне без ружья никак невозможно, ваш-бродь!

– Ладно, ступай пока, Барышников. Потом с тобой разберемся! – Ландсберг дождался, пока дружинник отойдет подальше и повернулся к сотнику.

– Чертков, этого полусотенного надо менять. Ты зачем вообще на эту должность каторжника поставил?

– А кого мне ставить-то было? – огрызнулся сотник. – Которые из поселенцев дружинники, али из крестьян – вовсе не командиры. Зашуганные, брюхатые все, как бабы на сносях. Из берданки палит – оба глаза закрывает, да еще креститься успевает… Этот Барышников хоть грамоту разумеет, счет знает…

– Замени, замени, Чертков! Ну сам подумай – какой пример нижним чинам, если взводный командир ружье теряет, а форменный бушлат в мешке для сохранности носит? Он не о противнике думает, не о дружинниках подначальных, а как бы побыстрее еще два месяца отбыть, да и тягу дать!

– Эх, господин начальник! А кто ж в дружине иначе-то думает? С японцем воевать – тут солдат нужен. Японец – враг сурьезный, эвон – весь пролив пароходами своими заставил! Силища! А мы против него – тьфу!

– Чертков, ты мне тут с пораженческими высказываниями до трибунала договоришься! Давай, корми людей, отдохнем малость – и дальше двинем!

– А куды двигать-то, господин начальник? Идем на Рыковское, и то неизвестно зачем. Может, там японец стоит большими силами?

– Иди, Чертков, людей оставшихся сочти, да покорми, пока от отряда Тарасенко известий дождемся!

Появившийся ординарец навесил на морду лошади начальника торбу с овсом, расседлал ее, седло пристроил под дерево.

– Садитесь, ваш-бродь! Перекусить не желаете?

– Спасибо, Есипов, не хочу. Ступай, сам поешь, а я посижу пока…

Ландсберг уселся под огромную лиственницу на податливо скрипнувшее седло, снял фуражку и прислонил голову к шершавому стволу. Прикрыл тяжелые веки, привычно отрешаясь от действительности.

Однако долго рассиживаться не позволила с юности вбитая в голову привычка к воинской дисциплине. Да и спина от долгого сидения под деревом затекла, и Ландсберг решил размять ноги и заодно пройтись по биваку. Окликнул ординарца и вместе с ним зашагал, переступая через ноги сидящих и лежащих дружинников.

Это все-таки очень странная война, думал Ландсберг. В Туркестане и во время Турецкой кампании все было иначе. Здесь дружинники совершенно не обращали внимания на приближающего командира, пусть даже и статского – они продолжают заниматься своими делами. Многие, едва добравшись до привала, играли в карты – вещь для нижних чинов в любом армейском подразделении, по убеждению Ландсберга, совершенно недопустимая! Часовые дремали – кто стоя, прислонясь к стволам деревьев, а кто и вовсе сидя на пеньке. Этого Ландсберг стерпеть уже не мог, и таких часовых и дозорных строго отчитывал. Прекрасно при этом понимая, что «достучаться» до дружинников ему вряд ли удастся. И что игра возобновится, едва он отойдет подальше.

Собственно, что и как можно спросить с нижних чинов, ежели не только они, но и многие кадровые офицеры относились к этой войне с поразительным легкомыслием? Взять ту же подготовку земляных укреплений на побережье, которой сахалинцы занимались в общей сложности больше года.

Дружине Ландсберга была поручена подготовка окопов и ходов сообщения на Дуйском участке береговой обороны. Ну, а поскольку земляные работы – это основной саперный «хлеб», то и отнесся к этому поручению бывший офицер Саперного лейб-гвардии батальона со всей ответственностью.

Ландсберг произвел детальную съемку местности, составил и план, и привязку земляных укреплений к рельефу, нанес на бумагу каждый бугорок, каждую впадину. Самолично забил несколько сотен колышков, обозначая размер и глубину каждого окопа. Тем временем его дружинники заготавливали в тайге тонкомерные бревна и носили их к месту будущих укреплений.