Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

Существование этих людей разительно отличается от жизни французских колонистов в их прекрасных особняках, окруженных апельсиновыми садами и виноградниками. Здесь же жизнь затухает, люди, кое-как перебиваясь изо дня в день в этой обезвоженной убогости, теряют человеческий облик. Французы говорят, что самостоятельно арабы не выживут, и даже приводят в доказательство своих слов цитаты из Библии, но, по правде говоря, разве есть у них шанс получить кусок французского пирога? Жаркий сухой сирокко продувает деревню насквозь, обжигает ноздри, режет глаза, закручивает пыль тысячами маленьких вихрей. Он проникает во все мельчайшие складки тела и царапинки; жизнь этих бедняг протекает в коричневом безжизненном мире. Но станет ли она лучше, когда уйдут французы, — это вопрос.

3 сентября 1961 г.

В Пео мы провели два дня, но выбраться в город за это время не успели из-за караульной службы и бесконечных проверок нашего имущества и снаряжения. Теперь мы стоим лагерем в горах Орес, где-то между Мединой и Руфи. Рота рыщет в горах, а меня оставили в лагере, потому что у меня на спине образовался нарыв величиной с мячик для пинг-понга. В последнее время я таскал радиостанцию командира взвода. Это, конечно, комплимент моему французскому, но радиостанция весит целую тонну и непрерывно трет мне спину, которую я мою раз в месяц (чаще у нас не получается). Отсюда и нарыв.

5 сентября 1961 г.

Длинная рука закона все-таки настигла и младший офицерский состав подразделений, участвовавших в путче. Л'Оспиталье и еще несколько человек вызывают во Францию. Жаль расставаться с ним. Мы протопали вместе черт знает сколько миль. Л'Оспиталье вызывает у меня большое уважение, он отличный офицер. Он, наверное, даже испытал облегчение, получив этот приказ: нет ничего хуже неопределенности, когда ожидаешь, что нечто плохое должно случиться. И лишь узнав, что именно его ждет, человек становится способен мобилизовать внутренние силы и встретить невзгоды лицом к лицу.

Так что теперь полк укомплектован новыми офицерами, и чувствуется, что для них это тоже новое дело. Даже по их виду можно сказать, что у них нет опыта работы в здешних горах и что им не приходилось ощущать близкое дыхание смерти.

7 сентября 1961 г.

От фурункула на спине заражение пошло к нижней части позвоночника и лимфатическим узлам, так что пришлось обратиться к врачу. В палатке, где у нас была санчасть, сидел врач-бельгиец, страдающий анормальным избытком веса и похожий на короля Фарука.[59] Он носил темные очки, лоснился от пота и производил впечатление мясника, а не медика. Оказалось, что первое впечатление не обманывает. Я снял рубашку и лег ничком на кушетку, он же вытащил два зеркала, чтобы я мог видеть, что делается у меня на спине. А делалось там черт знает что. Нарыв напоминал теперь мячик для тенниса, а не для пинг-понга и был окружен кольцом красного цвета величиной с блюдце.

Фарук велел мне взять в рот берет и как следует закусить его, а затем приступил к работе. Пристроив свои мясистые руки вокруг фурункула, он сдавил его изо всех сил. Мать честная! Было такое ощущение, что он ломает мне позвоночник. Я стонал от боли, он рычал и пыхтел от натуги, и послушать со стороны, так нас, наверное, можно было принять за парочку умирающих слонов. Наконец нарыв с громким чмоканьем прорвался, и вся его сердцевина размером с хороший булыжник взлетела к потолку, оставив у меня в спине кратер, в который вошла бы куча мелких монет на сумму фунтов в пять.

Затем Фарук напихал в кратер меш (тампоны), пропитанные йодом или чем-то другим, по ощущению напоминавшим соляную кислоту, и на этом операция закончилась, не считая инъекции литра пенициллина, которая в обязательном порядке производится после любых процедур.

Три дня спустя

Нарыв почти зажил. Все-таки в применяемых в легионе методах лечения что-то есть. Сейчас уже вечер. Мы разбили лагерь над Мединой на высоте 6000 футов и готовимся отойти ко сну.

Пару часов назад Хаско укусил скорпион, когда он хотел поднять камень, под которым тот прятался. Хаско уже увезли на вертолете. Скорпионам здесь раздолье: почва каменистая, высохшая до предела — лучше условий не придумаешь.

Сегодня ночью мы сидим в засаде. Холод собачий.

На следующий день

Поднялись за два часа до восхода солнца и ходили по горам. Прошли за день миль тридцать, наверное. Попадавшиеся нам по пути небольшие скопления арабских мехт мы прочесывали частым гребнем. Женщины при нашем появлении сбиваются гуртом, как овцы или коровы, мужчины тут же исчезают. Это может означать, что они заодно с феллахами.