Легионы - вперёд!

текли слезы. Не от страха и не от ужаса перед смертью, но от позора. Что

скажут о нем после битвы? Бросив погибшую армию, пытался спасти свою шкуру.

Враги гнали его как зайца, а потом... 'Остановиться? Принять бой? Умереть с

честью?' Но где-то в глубине сознания он упрямо цеплялся за жизнь, желание

жить заставляло подгонять коня, и он гнал, надеясь дотянуть до холмов, а

там, - кто знает? - удастся укрыться, спрятаться, оторваться...

 Не удалось. Кони преследователей не были утомлены сражением и долгой

скачкой. Они были быстрее. Расстояние стремительно сокращалось.

 - Беги, вождь! Мы их задержим!

 Верные воины развернулись, мгновенье - и они сшиблись с врагом. Вправду ли

они надеялись задержать полсотни преследователей или просто хотели погибнуть

раньше него, до конца исполнив свой долг? Этого Гундобад не узнал. Готы

замешкались лишь на миг, и погоня продолжилась.

 'Не уйти', - понял он, и сразу успокоился. Его не зарубят сзади, как

охотник затравленную лису. Гундобад остановил коня и развернулся лицом к

врагу.

 Его тотчас окружили. Молодой воин в простых доспехах выехал вперед и снял

шлем. Длинные волосы рассыпались по плечам.

 - Знаешь, кто я?

 - Неужто, сам Вилимер? - хрипло ответил Гундобад, судорожно сжимая меч.

 - Ты прав. Отдай свой меч, и я сохраню тебе жизнь.

 Гундобад расхохотался.

 - Сохранишь мне жизнь? Чтобы выдать меня на потеху римским собакам? Ты

ведь им прислуживаешь?

 Лицо Вилимера потемнело.

 - Я никому не прислуживаю. И я умею ценить отвагу и честь. Не хочешь

попасть в руки римлян? Тогда готов ли ты умереть здесь, как подобает воину?

 - Но, вождь, его приказано взять живым!

 Вилимер обернулся.

 - Здесь приказываю я. Если он выберет почетную смерть - так тому и быть.

 - Благодарю тебя, вождь, - быстро сказал Гундобад. - С кем из вас мне

сразиться?

 Воин, требовавший взять его живым, приблизился к Вилимеру. Судя по лицу и

доспехам, это был римлянин. Его глаза азартно блеснули.

 - Позволь мне прикончить его!

 Вилимер с интересом посмотрел на него.

 - Не ожидал, что ты вызовешься. Не скрою, я привык считать римлян трусами,

но сегодня вы показали, что умеете биться... Хорошо! Эта честь по праву

принадлежит тебе. Освободите место для поединка!

 Готы раздались в стороны, образовав большой круг. Гундобад и его противник

спешились, встали напротив друг друга.

 - Как твое имя? - спросил Гундобад. - Скажи, чтобы я знал, кого первым

отправлю к престолу Бога-Отца!

 Римлянин усмехнулся.

 - Деций Марий Венанций. Запомни это имя, варвар, и передай от меня привет

Харону!

 Не успел он договорить, как Гундобад прыгнул вперед, целясь в грудь.

Римлянин ловко отразил удар, не отступив ни на шаг, и сам сделал выпад.

Звенели мечи, противники сходились и расходились. Готы следили за схваткой,

то и дело разражаясь криками.

 Противник оказался слишком проворным, меч слушался его как заговоренный,

неизменно оказываясь там, где надо. Не прошло и двух минут, как Гундобад

выдохся, римлянин же был все так же свеж и бодр. Его глаза смеялись, бросая

вызов вождю бургундов.

 - Ну что же ты, - крикнул он. - Харон тебя заждался! Не раздражай старика,

а то утопит тебя в Стиксе!

 Гундобад взревел и, забыв о защите, нанес удар. Римлянин увернулся, его

меч сверкнул на солнце и вонзился в открытую грудь, пробив кольчугу. Вождь

бургундов захрипел и рухнул на землю. Горлом хлынула кровь.

 

 Солнце клонилось к закату. Готы грызлись с федератами из-за добычи.

Легионеры подбирали убитых, складывали погребальные костры, а в лагере

готовился пир, Красс ждал к себе Вилимера и Одоакра. На валу римского лагеря

застыл пилум и на нем - голова Гундобада. Мертвые глаза смотрели в сторону

Рима.

 

 В отдалении от усеянного трупами поля пировал сип, злобным клекотом

отгоняя ворон. В поле поживы было больше, но там сновали люди, а здесь

лежало одинокое тело, и никто не мешал наслаждаться добычей. Сип знал, что

еды теперь хватит надолго, инстинкт не обманывал - много сладкого мяса ждет

его там, в поле. Надо лишь выждать немного, люди уйдут, и это поле, где

смерть собирала обильную жатву, станет его владением. На многие дни вперед.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

 

 - Похоже, на этот раз Эврих решил взяться за нас всерьез...

 Сидоний Аполлинарий впервые видел своего друга и шурина таким потрясенным.

Глядя вниз с высоты тысячи футов на долину Дурания, Экдиций часто мигал,

губы его подрагивали. Странно и печально было видеть этого всегда веселого,

решительного мужа, умеющего одним словом и взглядом внушить уверенность,

ободрить упавших духом людей, - странно было видеть его таким раздавленным.

 Они были друзьями с детства, приняв эту дружбу по наследству от отцов, и

Сидоний всегда гордился тем, что его шурин и в пятьдесят лет не утратил

юношеской отваги и силы, чего нельзя было сказать о самом отце Аполлинарии.

Сделавшись епископом Августонемета, он обзавелся брюшком, погрузнел, и уже

много лет предпочитал охоте и упражнениям долгие пиры с неспешной беседой.

 Сидоний знал, Экдиций позволил себе минуту слабости только потому, что они

были здесь вдвоем. Трое солдат и молодой Рул, который и привел их сюда,

остались при лошадях. Так распорядился Экдиций.