Легкая нажива

— Быть может, это и беспокоило Тэмпла, Хью. Я думаю, что нормально устроюсь, после того как уляжется пыль. Ты знаешь, что на Багамах небольшие налоги на недвижимость. А бедный Тэмпл вложил солидные средства в страхование своей жизни. Я никогда не подталкивала его на это, я даже была недовольна высокими взносами. Но он, будучи старше меня, считал необходимым обеспечить мне максимальную защиту на будущее. Я не думаю, что кто-то из его кредиторов окажется способным прийти ко мне за долгом. Скорее всего, и другие проявят терпение. Это будет совсем уж отвратительно, если они примутся за меня, правда? И я смогу восстановить владение его участками, а потом, так как я не имею ни малейшего понятия о бизнесе, я передам это в руки какого-нибудь честного банковского сотрудника, и он будет управлять всем от моего имени. У меня останется, конечно, дом, я смогу продать его и купить или построить домик поменьше, с которым легче будет управляться.

— Вот уж не знал, что ты все продумала.

— Вовсе нет! Я просто думаю вслух. Я знаю, что он брал взаймы под страховые полисы, но это не очень скажется на их номинальной стоимости.

— Я чувствую себя больным после этого. Больным и подавленным.

Викки с жеманным стеснением тронула его за руку:

— Конечно, бедненький. Я забыла, какие надежды ты возлагал на Тэмпла, чтобы финансировать свой маленький отель.

Краска прилила к лицу Хью.

— Да разве я об этом, черт возьми!

Она взглянула на него с еле заметной насмешливой гримасой. Ее фарфоровые голубые глазки загорелись.

— Добрые друзья, мой дорогой Хью, играют в благородные игры тоже не просто так. Может, скажешь, ты совсем не подумал о деньгах?

— Ну-у... Я считаю, это нормальное дело, когда... человек соотносит это со своими планами... когда он долго мечтал о чем-то...

Викки наклонилась в его сторону, как бы создавая атмосферу особой доверительности.

— Мы гораздо больше похожи друг на друга, чем ты думаешь или когда-нибудь думал. Я точно знаю. Я всегда это чувствовала, Хью.

— Не знаю даже, как отвечать на такое...

— И не надо пытаться, — сказала Викки и встала. — Старые друзья не должны забывать друг друга, мой дорогой. Когда ты достигнешь своей... финансовой цели, приезжай, пожалуйста, в Нассау, и мы поговорим с тобой. Ты придешь в мой маленький домик, и мы посмотрим, что можно сделать для осуществления твоего заветного желания. Одинокой вдове будет очень приятно тебя увидеть, дорогой. Не думаю, что я еще раз выйду замуж. Буду вдовствовать, разведу кошек, буду пить чай с жасмином, абсолютно безразличная ко всяким браслетам и брошкам. А пока... я хотела бы разыскать тебя и попрощаться перед тем, как уеду.

Держа уже руку на дверной ручке, Викки обернулась, лицо ее было нахмурено.

— Наверное, нужно оплатить счет за проживание и услуги?

— Нет, даже не думай.

— Ты очень добр. Я пойду к себе и упакую вещи бедного Тэмпла, потом сделаю эти печальные звонки. Да, ты не посмотрел бы вещи Тэмпла, может, выберешь что-нибудь на память?

— Я... я, право, не знаю...

— Я пришлю тебе его зажигалку, Хью. Ты, должно быть, обратил на нее внимание. Такая тяжелая, золотая, очень красивая. Я думаю, Тэмпл хотел бы, чтобы она была у тебя.

Дверь за ней закрылась. Хью сидел неподвижно, закрыв глаза, и удивлялся тому, что у него нет слез для Тэмпла. Викки их высушила, не дав появиться. Странным образом — он не мог понять как — она несколько подпортила его представление о Тэмпле Шэннарде.

Смерть лишила человека достоинства. Он имел глупость забрызгать своей вечно бурлившей кровью белоснежный «кадиллак», стоявший внизу. В полицейских отчетах о нем говорилось: «упал или прыгнул». Он стал запечатанным ящиком, предназначенным для отправки в восточном направлении. От него и точки не осталось на краю автостоянки, куда он упал. Посыпали опилками, собрали их, полили из шланга, и солнце высушило площадку за несколько минут. Санитарная машина безо всяких сирен забрала груду чего-то разбившегося в лепешку и накрытого брезентом, ни в одной из газет не было даже упомянуто название отеля или что погибший проиграл хотя бы доллар в казино.

А Викки испортила не только представление Хью о Тэмпле, но и о себе самом. Он перестал казаться себе столь значительным, как раньше, а почувствовал себя более мелким, жадным, эгоистичным, чем думал. Она не только связала смерть Тэмпла с финансовыми интересами Хью, но и попыталась заронить в его голове семена интрижки и своим разговором об «одинокой вдове» невзначай привлечь его внимание к ее богатым грудям и бедрам, к тому, что она женщина в самом соку.