Легкая поступь железного века...

— Не стоит! — сказал Александр и поднялся с лавки. Сделал несколько шагов на генерала. Не ожидал Андрей Иванович от полубесчувственного, казалось, юноши ни такого жеста, ни такого тона, так что даже невольно отступил.

— Теперь моя очередь, я полагаю? — спокойно осведомился Александр.

Неожиданная пощечина отбросила его к стене, он вновь плюхнуться на лавку.

— Щенок, здесь распоряжаюсь я! — прошипел генерал.

Александр вытирал текущую из носа кровь. Глаза его упрямо горели, и отчаянно-решительное выражение лица зоркий как кошка Ушаков разглядел даже в тени.

— Что, не проняло? Добавь ему, Степан.

Второй удар в лицо заставил Александра вскрикнуть.

— Так-то лучше, — сказал Андрей Иванович. — Ну, понравилось ли, что увидел? Молчишь? А ведь для тебя-то я кое-что посильнее приготовил…

Александр молчал, но в напряженном молчании его почему-то не чувствовал Андрей Иванович никакого трепета. Злиться начал сам генерал, да едва ли и не нервничать, — а виданное ли это дело для грозного начальника Тайной канцелярии? Но нечто вроде уважения к подследственному все сильнее проступало сквозь все неприятные ощущения. Ушаков взял молодого человека за подбородок и прошептал почти ласково:

— Ну что упрямишься-то? Ведь не сдюжишь, мученика-то не строй из себя! Ослабеешь. Потолкуем по-хорошему, наконец, а?

— Не о чем, — усмехнулся Александр разбитыми губами.

— Вот как? А ну как сам умолять станешь? А ведь станешь, станешь непременно! Ты ж еще и не знаешь, что такое боль. Да и от позора избавь себя — будешь ведь в ногах у меня валяться и ноги мои целовать…

— Мне Господь поможет, — прошептал Александр. — Начинайте…

Андрей Иванович успокоился и разглядывал юношу уже с интересом.

— Да ведь сказано же, — на этот раз беззлобно проговорил он, — что сие я решаю, когда начинать, а когда… Думаю, и завтра поздно не будет. Есть время подумать еще, слышишь? Запомни, Вельяминов, ты мне нужен. Эй, вы там, уведите…

Когда Александра уводили, он пошатывался.

Оставшись наедине с помощником, Ушаков покачал головой.

— Не понимаю я что-то, Степан… Какой-то он… скользкий, что ли. Чего ждать-то от него?

— Уж если вы не понимаете… — Степан Иванович развел руками. — Однако ж, по разумению моему скудному, он сейчас, кажись, и впрямь крепко на Господа надеется. А коли так… не нам с Божьей силой-то бороться, Андрей Иванович.

— Ну, — поморщился Ушаков, — ты у нас святоша известный. А чего ж ты тогда ко мне на службу пошел, а не в послушники монастырские заделался?

— В послушники, ваше превосходительство, простить прошу, не заделываются… туда сам Господь приводит, а меня вот… к вам судьба привела.

— Ладно. — Ушаков все-таки суеверно перекрестился. — Хватит языком-то молоть. Так сколько лет ему, а? Девятнадцать?

— Да, ваше превосходительство.

— Все ж молод. Не оперился до конца. А опериться у меня должен, я сие сегодня твердо решил. Бестужев плохих не держит. Да еще девицу эту проворонили, сестру его… Ну, ничего, от баб морока одна, и одного Вельяминова с лихвой хватит, двух обламывать утомительно… Совсем не в дядю нравом сестра и брат… А дыбы Сашеньке все ж завтра не миновать. Право, жаль. Хотя… может, еще одумается…

И в том, что одумается, уже через час не сомневался Андрей Иванович. А дело было так…

Наденька Прокудина, привезенная Павлом Мстиславским в монастырь отца Ионы, стосковалась в затворничестве. Проживала она теперь в крохотном домике возле келий монастырских и носа не казала за порог. Приходилось довольствоваться обществом одной лишь Дашеньки, что очень скоро Наде прискучило. Тем паче, что она понять не могла, почему ее сюда запрятали, и никто вот уже сколько времени не приезжает за нею… Наталья не то, чтобы о ней забыла, но, погрузившись в свои дела и переживания, как-то не подумала о том, что мужской монастырь не лучшее место для барышни, ей казалось, что если сейчас Надя под крылышком у отца Ионы, то лучшего и желать не приходится.

Однако же совсем стосковавшись, Надежда принялась день и ночь напролет проливать слезы: и по арестованному отцу, и по милому Сашеньке, о котором ничего не ведала, и по себе самой… А когда слезы кончились, Надя в первый раз в жизни осмелилась ослушаться своего духовника. У нее были при себе средства, чтобы добраться до Петербурга, что она и решила безрассудно предпринять.

Путешествие барышни и горничной прошло без приключений, но едва лишь Надежда появилась в своем петербургском доме, как агенты Ушакова не преминули доложить начальству, что дочь Прокудина вернулась. Разозленный упорным сопротивлением Александра, Андрей Иванович едва не подпрыгнул от радости. Это была удача! — теперь Вельяминов как миленький распишется в том, что было, и чего не было…

…Александр стал надеяться на Чудо. Жадно и упорно. И когда в очередной раз повели его ночью на допрос, лишь на Чудо он и надеялся. И то, что вели по знакомому пути в кабинет Ушакова, а не в пыточную камеру, уже ободряло…

Едва он переступил порог, генерал так и впился в него взглядом.