Легкая поступь железного века

Опомнилась Наталья, когда уже стояла на земле. Вода катила с нее потоками, платье плотно прилипло к телу, обвисшая отяжелевшая ткань юбки не давала ступить ни шагу. Больно колотилось сердце, и жар приливал к щекам. Спасенная девушка, оказавшаяся совсем молоденькой, неподвижно лежала на траве. От нее только что оторвался осанистый человек с побелевшим лицом, и рассыпался перед Натальей в благодарностях.

- Вы спасли ее! Сударыня! Как вас благодарить? Моя Наденька... А я ведь как топор плаваю... Хорошо, что мужики подоспели, вытащили обоих вас... И надо же было подломиться под нами этому проклятому мосту! Позвольте представиться: граф Кирилла Матвеевич Прокудин.

Он поклонился.

- Вельяминова Наталья Алексеевна...

- Вельяминова? – воскликнул граф. – Позвольте полюбопытствовать, уж не сестрицей ли доводитесь Александру Алексеевичу Вельяминову, моему сослуживцу по Иностранной коллегии?

- Да, он брат мой.

Нечто вроде досады промелькнуло в лице Прокудина.

- А вы с ним, сударыня, вовсе не cхожи.

Внешне яркая черноглазая красавица Наталья, вся в пылкую отцову родню, и впрямь не походила на брата, унаследовавшего от матери синеву глаз, бледность и суховатость черт лица. Но сейчас почему-то показалось, что не только о внешнем несходстве объявил Прокудин. Стало неловко отчего-то. Чтобы скрыть смущение, Наталья склонилась над распростертой на траве девушкой.

Тонкое, словно фарфоровое личико с голубыми жилками, в котором не было сейчас ни кровинки, казалось неживым, а раскинувшиеся по траве слишком светлые длинные мокрые волосы, не с золотым, а с серебристо-пепельным оттенком, вызвали в воображении Натальи образ русалки. В этом лице, бесспорно притягательном, была некая хрупкость, бледный рот очень мал, тонкий нос – с небольшой горбинкой. Наталья почему-то была уверена, что большие глаза «русалки», сейчас закрытые, – голубого цвета. И девушка открыла их – зрачки в темную крапинку и впрямь оказались голубыми, или, скорее – серыми с голубым. Она пошевелилась.

- Наденька, очнулась, моя девочка! – бросился к ней Кирилла Матвеевич. – Взгляни – вот твоя спасительница! Наталья Алексеевна – это она вытащила тебя из воды.

С трудом приходящая в себя «русалка» растерянно улыбнулась. Ее перенесли в карету, там же разместили и Наталью.

У себя дома юная Вельяминова, уже переодевшись в простое платье, расчесывала густые высыхающие волосы, когда ей принесли письмо – записку от графа Прокудина. Вновь рассыпавшись в благодарностях, Кирилла Матвеевич извещал, что Наденька мечтает увидеть свою спасительницу, и умолял посетить их в любое время, когда Наталье Алексеевне будет угодно.

Кирилла Матвеевич был вдов и в личной жизни одинок, жил он в высоком каменном особняке неподалеку от здания Адмиралтейства. Наталью приняли в этом доме как самую желанную гостью. Сам хозяин встретил ее донельзя любезно, затем представил своих гостей, один из которых – молодой немец Фалькенберг - был Вельяминовой уже знаком. Другой – фигура примечательная – оказался французским католическим священником, проживающем во флигеле прокудинского дома. Наталья разговорилась с иностранцами по-французски, и ее легкомысленный светский щебет доставил явное удовольствие Фалькенбергу, но вовсе не смягчил каменной непроницаемости строгого лица отца Франциска. Наконец граф вызвался проводить гостью к дочери.

- Наденька в постели, - говорил Прокудин, ведя девушку за собой по лабиринту лестниц. – Уж простите, Наталья Алексеевна, что она не встала к вам, слаба еще… она вообще здоровья слабого. Впрочем, лекарь сказал, не больна, только напугана, а от испуга... ну там штучки лекарские, не силен я в них... Вот увидите, как девочка моя вам обрадуется!

Странно, но любезный тон графа показался Наталье слишком уж сладким, и даже почудилось, что сам-то Кирилла Матвеевич далеко не в восторге от ее визита. И она спросила – неожиданно для себя собой:

- Так вы хорошо знаете Александра Алексеевича, брата моего?

- Не то, чтобы очень, - словно нехотя процедил Прокудин, - имел честь принимать у себя по делам службы... А вот и Наденькина комната.

Надя лежала на высоких подушках в роскошной кровати – в пене кружев. Взгляд ее оживился, едва она увидела Наталью – серо-голубые глаза заблестели, и лицо слегка порозовело.

- Вот, душенька, и спасительница твоя. Так добра и любезна, что без промедления на приглашение наше откликнулась и визитом осчастливила нас... Вот уж, а я, не обессудьте, драгоценные мои сударыни, я к гостям...

Едва он вышел, Надежда приподнялась, потянулась к Наталье – поцеловать ее в щеку.

- Простите меня, Наталья Алексеевна, не так мне надо вас принимать! Но я... Как вспомню, вся дрожу... Трусиха! Если бы не вы...

- Ваш отец так долго и так любезно благодарил меня, - весело отвечала Наталья, - что вы, уж прошу, ничего не прибавляйте более того, а благодарить за все Господа следует. Я счастлива с вами познакомиться, даже и при подобных обстоятельствах.