Легкая рука

И оно только и делает, что предвидит. Морская мелочь в час отлива держится подальше от берега, ласточки улетают на юг и листья на деревьях желтеют задолго до наступления холодов, кошка в положенный час направляется к блюдцу, в котором — она знает! — к этому времени должно появиться молоко. Мы живем в мире, который отягощен прошлым, но нацелен-то в будущее, подготовлен к нему, и это, право же, бросается в глаза, стоит только пошире раскрыть их. Вот что написал один из крупнейших физиологов нашего века академик Петр Кузьмич Анохин: “Эволюция, начавшаяся с примитивного протоплазматического “.предсказания”, усовершенствовала этот процесс до такой степени, что мозг стал органом, который в каждый данный момент времени сочетает в себе прошлое, настоящее и будущее).

И уж если амебы и березы, устрицы и ласточки ведут себя так, словно знают, что через час пойдет дождь, или через два — начнется отлив, или через неделю — ударят заморозки, так что странного в нашем с вами умении предвидеть будущее?

Люди разнятся талантами.

Каждый с грехом пополам зарифмует при случае две строчки, много меньше способных сочинять стихотворное послание ко дню рождения сослуживцу, единицы создают гениальные стихи.

Так вот, среди обыденных провидцев должны встречаться пророки подальнобойнее — и тем реже, чем выше их возможности. У древних греков — с тогдашним-то спросом на профессию прорицателя — людей, одаренных талантом предвидения, умели находить. И только ли у древних греков! Библия, священные книги Индии и иных стран богаты именами пророков. Наверное, у этих пророков бывали и иные таланты — но нас сейчас интересует один. Так как же отыскать его носителей? Собственно, именно отыскиванием этих впередсмотрящих и должны были заниматься герои той повести, конспект которой вы читаете.

Но — давайте по порядку.

* * *

Что руководило Юрием Нейстриным, когда он впервые взялся за систематизацию примет, никому, в том числе и ему самому, осталось неизвестным. Может быть то, что одна из них, касающаяся погоды, не желала сбываться в пору, когда Юрий проводил летний отпуск в крошечном поселке на Куршской косе, стокилометровой полоске земли, отделяющей от Балтийского моря Куршский залив.

Классическим запахом смолы, настолько густым, что хотелось загребать воздух ладонями, веяло от мачтовых сосен, а с гребней песчаных дюн каждый вечер можно было любоваться сотнями садящихся на воду чаек, птиц крикливых и не слишком опрятных, но все-таки празднично белых.

В первый же такой вечер, когда небо наконец прояснилось после холодного ненастного дня, Юрий с удовольствием вспоминал славное орнитолого-метеорологическое двустишие:

Если чайки сели в воду,
Жди хорошую погоду.

И был очень неприятно поражен, обнаружив утром, что в оконные стекла его номера в пансионате бьет дождь. С тех пор каждые сутки погода менялась по одному и тому же сценарию: с утра — дождь, время от времени переходящий в сильный, ветер с моря; после полудня дождь слабел — вместе с ветром, моросить совсем переставало только к вечеру, развиднелось, но нагнанная ветром из морских просторов вода леденила. Оставалось надеяться, что завтра ее прогреет то солнце, которое каждый вечер краснело перед уходом за горизонт. Известно же что, если солнце красно к вечеру. — моряку бояться нечего. Да и чайки садились на воду целыми флотилиями. Но…

В поселке оказалась довольно приличная библиотека, а в ней — сборник народных примет. Здесь Юрий нашел и бессовестно краснеющее солнце, и беспардонных чаек, и многое другое. Времени, не уходившего, увы, на купания и долгие прогулки, хватило на попытку разобраться в смысле, серьезности и степени возможной справедливости хотя бы некоторых примет.

Другой бы на месте Нейстрина, окунувшись после отпуска в обычные, некурортные будни, забыл о летнем увлечении, тем более что толку от него ждать не приходилось. Но именно это “тем более” для такого человека, как Юрий, значило совсем иное, чем для нас с вами.

Нейстрин принадлежал к немногочисленной и не всегда приятной в общении породе людей, ничего не принимающих на веру, а попытку воздействовать на них авторитетом встречающих прямо-таки в штыки. Будь он средневековым рыцарем, на щите его было бы начертано: “Не соглашаюсь!” Попытка приучить Юру в раннем детстве держать ложку непременно в правой руке сделала мальчика левшой; его отношения с геометрией были испорчены начисто в пятом классе — он не желал принимать аксиомы без доказательств; и, думаю, именно страстное желание родителей увидеть в своей семье еще одного врача заставило сына выбрать другую дорогу и стать историком. Где же больше, чем в истории, возможностей не соглашаться с предшественниками!

В анналы истфака вошли баталии Нейстрина на семинарах; причем больше всего поражало коллег умение Нейстрина в ходе дискуссии опровергнуть собственную точку зрения — не для того, чтобы принять чужую, но с тем, чтобы и той и другой противопоставить третью.