Легкая рука

Но зато подходящий партнер нашелся почти сразу — одиноко сидевший за шахматным столиком с расставленными фигурами высокий мужчина с длинным унылым лицом. Он мне обрадовался. Уже с первого десятка ходов обнаружилось, что играем мы примерно в одну силу, то есть партнер был идеальным, да еще строил он партию изобретательно и остро, позволяя тем самым и мне развернуться. Рубка пошла отчаянная — но в тот момент, когда счастье начало клониться на мою сторону, я подставил под удар ладью. Просмотр. Он же зевок. Вечное проклятие пижонов, редкое, но оттого еще более злое несчастье шахматистов высшего ранга, вплоть до чемпионов мира. Случайность, побеждающая саму необходимость, античный рок, вмешивающийся в закономерный ход событий, трагедия, почувствовать которую по-настоящему может только человек, знающий горечь поражения, нанесенного самому себе.

Что рядом с этим чувства десятиклассника, вытаскивающего на экзамене единственный невыученный билет? Знаю, был таким десятиклассником, но тогда сохранялась надежда на доброе отношение учителя, шпаргалку, собственную сообразительность; в конце концов, можно было взять и другой билет, пусть поплатившись за это баллом.

А грубый зевок равному партнеру сразу лишает тебя всех шансов на спасение. “Что, не корову проигрываем?” — как говаривают в таких случаях ехидные или утешающие болельщики. Конечно, не корову! Но какой же смысл играть взрослому человеку в шахматы, ежели относиться к ним без страсти… На время игры весь белый свет умещается на шестидесяти четырех клетках, и в каждой партии настоящий шахматист (а я смею считать себя именно таким — дело ведь не в силе игрока, но в его отношении к игре) проходит целый жизненный путь — от дебюта, что в переводе с французского значит начало, и до эндшпиля, что в переводе с немецкого означает конец игры.

…Ладью партнер не взял. Я не поверил своим глазам. Вопросительно посмотрел на него. Противник, низко опустив голову, не отрывал глаз от позиции, явно не желая встречаться со мной взглядом. Зато заговорил кто-то из пяти или шести болельщиков, окруживших к тому времени наш столик.

— Он, видите ли, зевками не пользуется!

В голосе прозвучала неприкрытая неприязнь. Другой наблюдатель мрачно отозвался:

— Ничего, еще воспользуется, будьте спокойны.

Ход, который партнер сделал, вместо того чтобы взять ладью, был лучшим, какой можно в такой ситуации придумать, — при условии, конечно, что ты действительно не желаешь воспользоваться ошибкой партнера. Но лучший — это ведь не обязательно хороший. А я до зевка стоял очень прилично, теперь же партию, кажется, можно было считать уже выигранной. Я чувствовал себя неловко, но, в конце концов, мы же и еще поиграем, будет у меня, надеюсь, случай расплатиться той же монетой… Я заранее восхищался собственным благородством… У — черт! Теперь я зевнул коня. Когда и этот подарок был отвергнут противником, пришло чувство обиды — за кого же меня считают, проявляя такую снисходительность! Даже благородство не имеет права быть таким навязчивым! Ладно же. Поставлю мат, потом объяснюсь. Итак, белопольного слона на королевский фланг…

Но — что же это, как же это. Я, оказывается, поставил слона под удар. Незащищенного, беспомощного. Но сейчас мой противник благородство продемонстрировать не сможет, даже если очень захочет: не взять слона черным нельзя, им объявлен шах, загородиться нечем, уйти королем можно, но тогда последует мат в два хода.

Партнер тяжело вздохнул, его рука опустилась на стилизованный шлем, венчавший бедную мою фигуру. Я выдавил из себя:

— Сдаюсь. Болельщики, тихо ворча об игре в поддавки, разошлись.

— Еще партию? — на меня глядели умоляющие глаза.

— При условии, что вы не станете проявлять суперблагородство. Ну а я — я постараюсь не зевать.

— Не выйдет.

— Это почему?

— Вы приезжий? Ну конечно, иначе, с вашим первым — верно? — разрядом и меня бы знали, и вопросов не задавали. Но тогда и играть со мной не сели бы.

— Вас так все боятся? — я рассмеялся. Он даже не улыбнулся:

— Видите, в турнир не приняли. Значит, боятся. А я, честное слово, не виноват.

— Да в чем?

— Мне все зевают. Все! И если бы только в шахматы так.

— Ну уж!

— Правда, правда. В преферанс хоть не садись. В бильярд… Знаете, передать не могу, что мои соперники начинают киями выделывать. Словно впервые в руки их берут.

— Ты про пинг-понг лучше расскажи, — язвительно заметил единственный не изменивший нам зритель.

— Да ведь все равно не поверит он, Арий Трофимович.

— И я бы не поверил! — Арий Трофимович повернулся ко мне боком, демонстрируя руку в гипсе. — Играл с этим везунчиком, споткнулся и руку сломал. А Федька Шальнов до сих пор из дому не выходит: сложный перелом ноги. Еще один вывихом отделался. А там мы этого беспощадного товарища из турнира вывели. Хорошенького понемножку!

— Да что я, толкал вас или чего еще?..

— Не хватало бы, чтоб толкал. Может, и не виноват, но и наши руки-ноги тоже не виноваты, что о тебе судьба так заботится.

— Заботится! Да я ж теперь партнеров найти не могу, и ни в одно соревнование вы меня не берете…