Легкие миры (сборник)

Через окно витрины я глазами сказала Ирке, ждущей снаружи, что жизнь опять посмеялась над нами, обогнула нас и унеслась вперед шумящим потоком, смеясь и шелестя. Что наша юность погублена, что люди – звери, что не для меня придет весна, не для меня Дон разольется, что сердца наши разбиты навсегда и отчий дом – в дымящихся руинах. Сказала и вышла вон в ущелья Сохо с обугленными от горя глазами и незарастающей дырой в Х-хромосоме.

Шли с Иркой сгорбившись, поддерживая друг друга. Прохожие смотрели сочувственно и расступались.

Про дружбу народов

Есть палочками меня научил Аркадий Ваксберг, писатель, в Канаде. Казалось бы? – а вот же. Иногда, чтобы научиться восточной премудрости, нужно поехать далеко на запад. Правда, после Канады, еще западнее, снова начинается как бы восток – Китай и Япония.

У меня есть красивые темно-коричневые палочки с серебристыми наконечниками, которые подарил мне японский славист Нумано. Раз в год все японские эксперты докладывают императору о состоянии дел в их области знаний. Нумано – главный по русской литературе, так что почетная обязанность доложить Его Императорскому Величеству, в частности, о моем романе «Кысь» досталась ему. А так как простой смертный, пусть даже и славист, не может просто так лицезреть священную особу Императора, Нумано делал доклад из-за ширмы, кланяясь там в нужном направлении.

Так и вижу эту картину: сидит задумчивый Император, и из-за расписной, в птицах, ширмы журчит почтительный голос, пересказывающий сюжет «Кыси». «Какую же херню сочиняют эти западные варвары с коровьими глазами…» – думает Небесный хозяин.

Без разницы

Как-то я нашла в сети словарик полинезийского языка. Коротенький: там были только совершенно необходимые слова. Ну, 90 % лексики означало «ловить рыбу сетью», «ловить рыбу на креветку», «ловить рыбу утром», «ловить рыбу без отдыха» и прочее; остальные же слова описывали всю прочую жизнь полинезийцев.

Вот что я вам скажу: ничем их тревоги и разговоры от наших не отличаются! И полутора десятка слов вполне хватает, чтобы описать их (и нашу) жизнь.

ahirega – смена правительства

anuanu – постоянно сплевывать

anaaga – суетиться, дергаться, беспокоиться, подозревая, что другие сплетничают про вас за вашей спиной

hakage’ige’i – без конца перекладывать что-либо с места на место

hakagogorova’a – проводить жизнь в празд-ности

hakahere – сообщить сенсацию, например, обнародовав чье-либо имя или действия

hua – тестикула

huira – сверкать, сиять

hakahikohiko – бандит

ka-ka-ka – частица, означающая, что нечто делается либо постоянно, либо повсюду

katikati – выдумывать ложные новости

okooko – забрать все, ничего не оставив

rahuga – остатки, объедки – ma’u mai au te rahuga mo tooku matu’a – «заберу недоеденное для своей матери». Речь всегда идет о небольших количествах, отмечает составитель словаря

uruga – пророческое видение

uru manu – понаехавшие; чурки; те, что не принадлежат к племени Miru и потому не заслуживают уважения

Единственное понятие, нам чуждое, – это maki’iki’i – быть покрытым с головы до ног крошечными предметами, например семенами или чем-то подобным.

Ну, какая-то разница между нами и ими должна же быть?

Фу

Я не люблю, когда говорят: «вкусно написано», «вкусный текст» и т. д. Просто содрогание это у меня вызывает, и я знаю, что не я одна этого не переношу.

Задумалась: почему.

Это не потому, что слова не похожи на съедобные вещи, а текст – на хорошо приготовленное блюдо. Иногда похожи. Более того, листая краем глаза тексты, претендующие на литературность, как-то сразу видишь: это супы, а это – торты. Например, плохие стихи часто похожи на торты, такие навороченные, с масляным кремом, розовым и зеленым. Но это если совсем плохие.

А в детстве хотелось этого ужасного масляного крема, постыдно хотелось, и взрослые говорили: «фу!!!» – и таращили глаза. А продавалась сахарная трубочка с этим кремом, такой кулинарный твердый кулек из особого сахарного, хрусткого и ломкого теста, и внутри – это сладкое мягкое масло, обещавшее, как теперь выясняется, всякие серотонины и эндорфины.

Так же хочется иногда и плохой литературы – немного, но совсем плохой, мне только откусить; и многие подсаживаются на вредное, а коварство в том, что быстро возникает внутренняя бессовестность и безоглядность. А мне нравится, мне нравится, а отвалите от меня все!.. Результат – внутреннее, невидимое ожирение, мутные глаза, тяжелая походка и душевное плоскостопие.

Но это крайний случай, а вообще, конечно, тексты пахнут, имеют тончайшие привкусы, а если у автора устойчивая стилистика, единая, так сказать, манера письма, то и сам автор в сознании читателя словно бы пропитывается этим запахом. Так что, если происходит какой-то сбой, какое-то отклонение, какое-то не то, – так страдаешь, словно что-то пригорело.

Я – про себя, не знаю уж, кто как чувствует.