Легкие миры (сборник)

«Чуткий», например. Какие-нибудь партийные хряки, гоголевские заматеревшие свинорыла, в своей чиновничьей функции были «чуткими». Менты или пожарники обязательно «дарили людям хорошее настроение». Если случался худо-бедно «творческий» гражданин, художник или музыкант, то он «дарил радость», а просто так, для заработка, работать было неприлично. Надо было обязательно дарить.

А вот педагог или писатель, а то и сам журналист (публицист) «делился наболевшим». Мне в детстве всегда представлялось, что он харкал в лицо или сплевывал туберкулезную мокроту в мисочку, а потом протягивал желающим, а не то охотно предоставлял содержимое гнойных пустул. Как в детской считалке:

Шел солдат с бою,
Нес бутылку гною.
Кто слово пикнет,
Тот ее и выпьет.

При этом пакостная эта фразеология – не советского происхождения, а идет из XIX века, из демократической публицистики, такой честной, порывистой, пафосной, но такой оглушительно, вопиюще безвкусной, антиэстетической, глухими публицистами для слепых читателей с лучшими намерениями коллективно наворачиваемой. Вся вот эта писаревщина, «сапоги выше Пушкина», да, собственно, и сам суффикс «-щин-», подхваченный бойким многопишущим, многоликим ильичом сотоварищи: сначала достоевщина, клюевщина, есенинщина, а там и золотая Колыма, и расстрелы, и круговорот «кровавых костей в колесе» – всё оттуда, всё нечистым, липким, мармеладно-каловым комком.

Но я-то жила в советское время, и этот говорок (по-научному, дискурс) представлялся именно что советским: он расцвел и укрепился в советское время; тонкая материя распадается, а румяные черви только крепнут и плодятся. На короткое время (конец восьмидесятых – начало девяностых) говорок отступил, потому что фальшь перестала быть востребованной. А нынче… погляди в окно.

Как оно всегда и было, южная пышность была куда производительнее северной скудости. Писали-то плохо многие, но я отдаю первый приз с бантом одному украинскому письменнику, напечатавшему в конце восьмидесятых скорбное прощальное слово о своем товарище по перу… вроде бы товарища Евгеном звали. Этот Евген, сообщал нам письменник, был чудо как хорош в моральном, нержавеющем плане: он «снимал врачующим бичом полуду с наших глаз».

Синестезия

Стоя в очереди на кассу в «Перекрестке», вынуждена была раз семь выслушать рекламу шоколада какого-то там. В «Перекрестке» не разнообразят рекламные ролики, а крутят всё один и тот же по многу раз подряд, пока не добьются стойкого отвращения к рекламируемому товару – интересная тактика, не иначе они тайные оппозиционеры, борцы с буржуазным строем.

Поскольку я часто хожу в магазин «Перекресток», у меня уже образовался длинный список товаров и торговых марок, к которым я испытываю непобедимое отвращение. А товары-то, может быть, и неплохие, теперь и не узнаешь. Радостная фальшь актерских голосов, озвучивающих соответствующие ролики, так навредила моей психике, что, даже если я куплю и заварю чай «Такой-то», я не распробую его вкуса / аромата, так как буду чувствовать себя окруженной офисными кретинами, готовящимися отпраздновать корпоративный день святого Валентина.

Вот что наделали песни твои.

И вот теперь эти люди портят мне вкус шоколада. О шоколаде почему-то полагается говорить понизив голос (если рекламирует женщина) или просто густым вязким баритоном (имитирующим тембр голосовых связок при условии, что вся гортань залита липкой массой какао-продукта). Между «к» и «л» – бульк. Манера эта не нашими рекламщиками придумана, в Америке тоже полагается произносить слова rich chocolate taste эдаким баском. Разница в том, что в Америке интонации скорее направлены на то, чтобы изобразить сосредоточенное гурманство; басок рисует темно-коричневое, сладкое, густое. У нас же – как почти всегда – актеры стремятся изобразить преступную роскошь, элитарный разврат, недоступность товара для всяких там яких. От многослойного смысла американского rich (в данном случае «густой, насыщенный») тут остается только слой «богатый». Кто ест шоколад – тот богатый. У него, может, яхта. Ауди А5. Жена в стриженой норке. Дети в Кембридже. Да, он такой. Голос понижен. Сами понимаете. Приходится там-сям переступать черту закона. Нефть, то-се. Офшор на Кайманах. Шоколад. Закрытый клуб. Давайте и вы.

Все это они мне ввинчивают в голову, пока я стою на кассе со своим сельдереем, и при этом сигнал я (и другие чувствительные к этой ерунде граждане) получаю смешанный. Булькающая и вязкая масса, изображаемая актерским голосом, рисует ДЕШЕВЫЙ шоколад. С содержанием какао-бобов меньше 55 процентов. Может быть, даже с соевыми бобами. Молочный, безусловно. Не обязательно «Аленка», но какая-то расхожая дрянь. Может, конфеты, фигурные гробики с охотно вытекающей, если куснуть, розовой начинкой.