Легкие миры (сборник)

Мне нравится смотреть, как язык принимает одни слова и отбрасывает другие, как возникает мода то на одни, то на другие выражения; я примеряю новые слова и прикидываю, подойдут ли они мне или я этого носить не буду. В конце восьмидесятых (когда возникли кооперативы) я зашла в аптеку, в которой было практически пусто – бинты, да цитрамон, да кружки Эсмарха из военных запасов, – и застыла, глядя на ценник. На нем было написано непонятное: «Приспособление под натоптыш». Слова такого я не знала, но через секунд семь я поняла, что имелось в виду. Само приспособление меня не заинтересовало, а слово показалось интересным, нарядным, как вятская игрушка. Правда, больше я нигде и никогда этого слова не встречала.

Через несколько лет, когда возникли феньки, мульки и фишки, я сама не сумела справиться. Пришлось просить молодое поколение объяснить, в чем тонкость дефиниций. Молодое поколение честно старалось, но пояснить не сумело. В этом случае скорее говорят вот так, а вот в этом случае – скорее вот сяк, говорило молодое поколение. Прояснения не наступило: словом «фишка» я овладела, но двух других опасаюсь.

А еще через год-два Москва встретила меня словами: «Купите болюсы Хуато!» Реклама в метро, на улице, в газетах просто надрывалась: вы еще не купили болюсы Хуато? Вам срочно нужны болюсы Хуато! Лживые и продажные люди протягивали мне что-то с экрана телевизора: вот ваши болюсы! У всех уже есть болюсы Хуато! Счастье в болюсах!

Что это такое, я и сейчас не знаю. Лекарственные добавки? Акции нефтяного месторождения? Резиновые изделия? Круглые они или длинные? В порошке или кусками? Не знаю и знать не хочу: если вы знаете, то не говорите мне. Ясно одно: таких слов в русском языке нет и знать их мне не надо.

Но это всё слова, они пришли и ушли. Носили кофточку беленькую в кружавчиках – носим кофточку красненькую в полосочку. А вот синтаксис – это совсем другое. Это как если бы стали рождаться одноногие или трехглазые, и пришлось бы пересматривать покрой брюк или форму очков кардинально. «Видим о том». Что это, Бэрримор?

Яичечко

Интересное явление: огромное количество людей боится, БОИТСЯ уменьшительных суффиксов. Им кажется, что это пафосно, слюняво, сентиментально, глупо, по-детски – что?

Я лично совершенно не боюсь уменьшительных суффиксов. Они – прекрасный инструмент, с помощью которого можно передать много оттенков смысла и настроения. Просто ими надо управлять, а не пугаться.

– Морковочки положить? Хлебца? Колбаску кушайте, – это вот все правильно. Так надо, так угощают, так говорят за столом, словами выстраивая защитный колпак, купол над людьми, севшими за трапезу и потому незащищенными, не готовыми к нападению, отстегнувшими оружие. Слова подают сигнал: тут мирно, тут спокойно, уютно, как в детстве; расслабьтесь.

Вы же не будете говорить: «Ешьте морковь». Она же колом в горле встанет.

«Вот колбаса».

«Жуй хлеб».

Даже на письме слышен грубый голос говорящего. «Рябчиков жуй».

«Картофель остыл».

«Я поел говядины».

Человек за столом раним. Типичное средневековое коварство: позвать на обед и внезапно напасть на доверившихся, мирно евших, а уж тем более пивших. Поэтому все уменьшительные, связанные с едой, отзвучивают не слюнявым сюсюканьем, а поиском безопасного укрытия, огонька избушки в лесу (да, огонька избушки, а не огня избы!), какой-то просьбой о перемирии, снисхо-ждении, дружбе. Отсюда и новые (насколько я могу судить) «мяско» и «сырик».

Услышьте их в этом контексте. Вот жена мужу говорит в магазине: «Какой сырик купим?» Это она не к сырику любовь испытывает, это она воркует с мужем, с его непредсказуемым настроением («То ему – то. А то раз! – и это», – как говорила героиня Мордюковой). А вдруг он будет туча тучей? А вдруг его мысли далеко, не с ней вот сейчас? Суффиксы задабривания, обещания, доверия – вот что такое эти «пищевые уменьшительные».

И наоборот, эти бессуфиксные, холодные приказы от тиранических жен за пятьдесят своим мужьям – «возьмешь мяса, колбасы по 450», etc. – какое кладбище чувств. Глянешь краем глаза – а он такой весь в тоске, и бес из его ребра торчит, тщательно прикрытый ковбойкой. Замучила. Теперь домучивает и стережет.

Винцо и водочка. Селедочка под свеколкой. Картошечка. (С сольцой.) И с лучком. Маслице, особенно маслице. Колбасынька. Яичечко. Сырик. На хлебушке. Потом чаёк.

И спатеньки.

Гной

В советское время был распространен такой журналистский говорок, который у нас дома назывался «госзадушевность».

Это были особые интонации на радио / ТВ: открыли, допустим, новую школу или там хлев – и голос у диктора такой теплый-теплый, до рвоты. Но ладно голос, а вот газетные словечки, фразы, клише, пропитанные особой фальшью, были совершенно невыносимы.