Легкие шаги безумия

— Уйди! — орал Пашка во сне. — Я тебя не мочил! Уйди! В камере был подъем, нарастала волна привычных звуков: кашель, кряхтение, унылые матюги просыпающихся соседей. Кто-то мочился у параши, и брызги летели прямо на Пашку. Лязгнуло железо, загремели миски с утренней баландой. Пашка тер кулаками слипшиеся, мутные глаза, тряс головой, чтобы кинуть с себя остатки кошмарного, тяжелого забытья.

— Севастьянов! На допрос! — услышал он сквозь звон в ушах и камерный шум.

Его ввели в пустую камеру. За столом сидел опер Сичкин. Пашка удивился и обрадовался. Он думал, допрашивать будет следователь, старый козел с колючими ледяными глазками, безжалостный, въедливый, к тому же некурящий. А этот опер — совсем другое дело. Он по сравнению со следователем просто отец родной.

— Чайку бы, — промямлил Пашка, затравленно озираясь по сторонам, — и это, покурить дайте!

Сичкин вызвал дежурного, чаю принесли горячего, сладкого и крепкого. Пашка зажмурился от удовольствия. А добрый опер выложил перед ним еще и два бутерброда, с колбасой и с сыром. Потом сигареты протянул.

— Здорово ты влип, Паша, — вздохнул опер, закуривая, — очень здорово влип. Но это ты и без меня знаешь.

— Я не убивал, — ковыряя отбитый уголок стола и не глядя оперу в глаза, произнес Севастьянов, — когда был тот базар с дроздовскими, я палил как все. Это правда. А певца я не убивал.

— Ты, Паша, человек грамотный. Ты понимаешь, что единственный твой шанс не получить вышака — это если мы найдем настоящего убийцу. Понимаешь?

Севастьянов кивнул, жадно докурил сигарету до фильтра и тут же вытянул следующую.

— Так кому охота корячиться, если вот он я, готовенький? Вам, что ли? Вы-то вообще свою работу закончили.

— Если б закончили, я бы с тобой разговаривать не стал. Ты, Паша, подумай хорошо и пойми, что от этого нашего разговора многое для тебя зависит. Ты мне поможешь, а значит — самому себе. Выбора у тебя нет. Твои «братки» дорогие тебя уже сдали и еще сдадут, поэтому давай поговорим с тобой совсем откровенно.

— Так я ж все сказал. И следователю, и вам…

— Сколько у тебя классов, Паша? — прищурив хитрый глаз, спросил Сичкин.

— Десять.

— Правильно, десять. Плюс два курса Института инженеров транспорта, в котором ты не доучился. Не потому, что не тянул, а просто пожадничал. Захотелось тебе легких денег. Захотелось быть не хуже других… Ладно, я проповеди тебе читать не собираюсь. Я это к тому говорю, что два курса все-таки есть. А еще армия. Ты ведь неплохо служил, и часть у тебя была отличная, без дедовщины. Получается четырнадцать лет. Четырнадцать лет своей сознательной жизни плюс еще раннее дошкольное детство был ты, Паша Севастьянов, нормальным парнем. Мама у тебя хорошая интеллигентная женщина. И говорить ты умеешь на человеческом языке, а не только матом и по фене. К бригаде ты прибился совсем недавно, всего-то полгода. Не успел ни денег настоящих отведать, ни красивой жизни, а уже светит тебе вышак. Но подставили тебя, лопуха, не твои «братки». Им это по фигу. Подставили тебя совсем другие люди, серьезные и очень сильные. И я хочу их, этих людей, вычислить. А ты мне поможешь. Ты должен вспомнить, Паша, как в твоей бригаде родилась замечательная идея устроить разборку на дроздовском юбилее. Кто конкретно навел на ресторан «Витязь»?

— Ну, так это я помню, — обрадовался Севастьянов, — мы трое, Лопата, Коготь и я, были в казино «Европа», на Войковской. Там Лопата знакомую бабу встретил. У них с Лопатой был долгий разговор, я вообще-то не прислушивался. Но понял так, что она и навела. Лопата потом и говорит, мол, завтра пойдем дроздовских крошить. Есть повод подходящий. Хватит тянуть, мол, заел совсем Дрозд, влезает с ногами на нашу территорию.

— Ты раньше эту бабу встречал где-нибудь?

— Вроде нет. Не помню.

— Как она выглядит?

— Ну, шикарная женщина, лет сорок, может, меньше. Высокая, волосы… вроде светлые, но не блондинка.

— Глаза?

— Ну я ж не присматривался. Просто запомнил, что красивая, шикарная, классный прикид, все как надо.

— Азаров не упоминался в том разговоре? — тихо спросил Сичкин.

Паша задумался, опять стал ковырять ногтем уголок стола.

— Не помню я, — он грустно покачал головой, — врать не буду, не помню.

— Хорошо, — кивнул опер, — давай так попробуем. То, что на сцене в «Витязе» пел Азаров, было новостью для вас или вы знали об этом заранее? Лопата знал об этом, как тебе кажется?

— Лопата точно знал, — кивнул Паша, — вроде как баба та насчет Азарова лично Лопату просила, чтоб это… ну, мы, мол свои проблемы с Дроздом решим, а заодно и Азарова, в куче…

— То есть она его заказала? Так получается?

— Ну, вроде того… Я потом слышал, как Лопата с Когтем слегка побазарили, когда мы из казино уходили. Коготь говорит, мол, пусть она и платит, как за нормальное заказное, А Лопата посмеялся и сказал, что, мол, тебе пули жалко? Я тогда еще подумал, наверное, эта баба Лопате-то и заплатила либо пообещала. А ему делиться не в кайф. Но Коготь быстро заткнулся. Он Лопату знает, уж кому, а ему-то точно пули не жалко. И на перо поставит, глазом не моргнет. Он потому так долго в главарях держится.