Легкий способ завязать с сатанизмом

На третий вечер этой колошматки я прочла интервью бывшего мужа той мертвой женщины. Любили они друг друга лет десять, она училась в архитектурке, у него были длинные волосы. Говорит, что она его спасла, бог весть от чего. Он ритуалил по мелочи, она с ним. Да, могли петушка зарезать, но это ж как свечку поставить, игрушки. Всяк молится как может. Главное, не терять критичность! А потом появился второй, и его тоже надо было спасать, и она его так полюбила. Она забеременела, а дальше какая-то чехарда, кто-то из них с ней жил, кто-то уходил, кто-то возвращался. В результате нескончаемой брачной пересменки она осталась одна. Бывший муж говорит, что любил младеницу как родную, что вырастил бы, кабы отдала. Второй не берет трубку и, наверное, ее бросил. Или бросил всех и окончательно, закопался, зарылся, сгнил.

«Вот так, заведешь второго мужика и попадешь в ад, – думаю я. – Ебаная богема, – думаю я. – Как хорошо, что я не такая, – думаю я. – Да ты охуел стучать мячиком в стенку», – думаю я, в слепой ярости вскакиваю, по пути теряю одну тапочку, гневно бью кулаком в дверь – кто там? Отвечаю, что соседка, дверь открывается.

И это был бы пошлейший гостиничный роман. Ну, влюбились друг в друга, как щенки, а у тебя свои щенки дома. Жизнь ведь и состоит из таких собачьих историй – подумаешь, шашни, в чем важность. Стремные декорации, фотообои с сакурой. Пыльные бархатные шторы прокуривали поколения жильцов до нас. Ты норовишь поелозить голой задницей по покрывалам, но, если задуматься о гигиене, их лучше сжечь.

Что ты тут вообще делаешь? Какие-то путаные объяснения насчет работы. Товарищ ты, что ли, майор? Да какой же майор мне товарищ! Днем занят, вечером – попрыгунчик в стенку, раз-два-три. Может, в детстве тебя баюкали под стук молотка? Сосут же медведи лапу в спячке, вот ты сосешь звуки.

И было и горько, и сладко, ну, нормально как-то было, обычно, пока ночью перед отъездом ты не нашел меня во сне на Северном. Целый квартал свежих могил огородили цветными флажками, вот затейники. Я бы глянула и прошла мимо, но твой голос, мое имя. Смешная, немного захлебывающаяся интонация, будто тебе пятнадцать. Конфетки нашел, решил поделиться. Едим, смеемся. Хорошо-то с тобой как! Флажки колышутся на ветру – поутру ли? Я привычно путаюсь во времени суток, здесь бывает светло и темно, промежуточные градации отсутствуют. Жаль, что я не помню разговора, отсюда я могу забрать только образы, не слова. Скамеек здесь нет, приходится сидеть на земле, она горячая. Да что там, лето. Небо как цветная бумага без аппликаций. Кладу голову тебе на колени, смотрю в кровеносную изнанку своих век. Будто внутрь глаз пустили солнце, и оно светит ярко, как никогда не светило. Становится жарко, под веками ходят всполохи, тени. Катится, тянется непрошеная, жалкая капля по лбу. Открываю глаза, вижу в твоих отраженье пожара. Горит все вокруг по периметру цветных флажков. Нас, как волчат, загнали. Коптят пластиковые венки, дым чернеет, огонь все ближе, красная непроницаемая стена. Жалкая беготня по периметру, но ведь должна же быть какая-то лазейка! Нет же, нет ее. Смотрю на тебя, вот лицо уже рыжее, смотрю в огонь. Как там правильно гореть? Лопнуть глаза, чтоб снизить внутричерепное давление. Потом умереть. Так и придется сделать.

Что-то громко трещит, темнота, искры. Присматриваюсь. В твоем номере какая-то фигня с розеткой, тормошу тебя, мычание, сопротивление, мой пинок. Администраторша заснула, мы звоним и стучим, чтоб разбудить. Она вызвала электрика, он вырубил фазу. Забираем вещи в темноте, уносим ко мне. Спасибо, предупредили, думаю краешком мозга. Искрило неслабо, могло и правда полыхнуть. Розетка у самой двери, а в номере даже окон нет. Вот что делать, когда и вправду горит? Лежать на полу, обкладываться мокрыми тряпками, молиться?

Укладываюсь рядом с тобой, тычусь носом в плечо и понимаю, что ты весь воняешь костром.

* * *

Да что обсуждать, когда все понятно. Сонные, растерянные лица поутру, пыльный луч бьет столбом, первое солнце за месяц. Нет сил даже руку поднять, но как-то надо вставать, шевелиться, твой поезд в полдень. Я лежу, вокруг пижамная суета, из номера в номер, туда-сюда, рюкзак надувается, как колобок, вечно что-то не лезет, сопение, блин, блядь. Если бы твое присутствие можно было законсервировать про запас. Зима на носу, и станет так холодно, должно же быть что-то к чаю.

Всплеск руками, случайно запихнул в рюкзак одежду, в которой собирался ехать. Длинное а-а-а, копошение, ворошение. Одежда по всему полу, будто разделся десяток человек. Все в номере становится тобой, чувство, что я где-то в твоей утробе. В желудке, может – где там полости у мужчин? Тайфун стихает, возвращается порядок. Надо все-таки встать, еще завтрак, да и хочу тебя проводить.

На вокзале бессмысленная суета. Твоя стихия, без толкотни и жизнь не мила. А мне без тебя. Верю, что скоро пройдет. Надеюсь. Почему на вокзалах всегда этот запах? Какая-то застоялая жженая резина. Так пахнет мое горе.