Легко

Шулич: Мы же не можем быть рядом и караулить на каждом шагу. Я и говорю: всем вместе нужно исправлять ситуацию.

Я: То есть вы говорите, что каждый должен охранять свой участок земли колами или пушками, здесь, сейчас, перед ней вы это сказали.

Шулич: Этого я не говорил.

Агата: От нас никого не нужно охранять!

Оба смотрим на нее с удивлением, я, по крайней мере, откуда мне знать, что там думает Шулич. Я ведь для него несведущий дурак. Сейчас она будет еще иронизировать.

Я: Агата, смотри, мы здесь одни и общаемся неформально.

Агата: Как?

Я: Не важно. Речь о том…

Агата: Вот, вы странно говорите, а потом удивляетесь, почему происходят странные вещи.

Сейчас нужен был бы дополнительный экскурс, чтобы понять, скрывается ли за этой фразой то, что деревенская девчонка просто все перепутала, или что-то иное. Но меня это в данный момент не очень интересовало.

Я на повышенных тонах: Нельзя красть! Нельзя драться! Нельзя насиловать! Этого в современном мире делать нельзя! Ты это понимаешь? Такие правила!

Агата смотрит на меня остолбенело, Шулич слегка улыбается, сжимая свой бурек в руке, как настоящий клад.

Я: Нож в драке не брать! Да, понадобилось около двух тысяч лет, прежде чем нам удалось найти систему, когда каждый может жить, выжить, и ему не нужно бояться, что случится то, о чем я говорил.

Агата: Да что вы!

Шулич засмеялся, меня это неожиданно заблокировало, я как-то вдруг потерял мысль, к чему я все это говорил. Это Шулич виноват, Агате не удалось бы меня сбить.

Агата: Тогда зачем все это делают?

Я: Да не все же!

Бог мой.

Шулич: А кто вы по образованию? Философ, что ли?

Смотрю на него. Сейчас это явно. Раньше свое неуважение он передо мной хоть как-то скрывал, так что Агата могла и не заметить, хотя подсознательно, инстинктивно неуважение может почувствовать каждый дурак. В любом случае это не было явно. А сейчас Шулич потерял чувство меры и в этом. Он был готов открыто показать, что мы друг друга не понимаем и не уважаем, что мы друг другу несимпатичны, мы, которые перед ней должны выступить единым фронтом.

Мир таков, каков он есть, в лучшем его варианте, не тот скотский, с битьем. Система готова принять любого, кто обладает минимумом атрибутов, необходимых для того, чтобы человек оставался полностью свободным и при этом не ущемлял прав других людей, а тем более не спускался на уровень взаимоуничтожения. Я и Шулич в этом случае представляем объективные инструменты управления. А он тут подшучивает надо мной, прикалывается, другого слова не найти. Его вмешательство в ситуацию не так уж необходимо, но, если мозги есть, хоть чуть-чуть, он точно понимает, что делает. Да, это правда, все труднее удержать равновесие между правами одних и безопасностью других, но здесь-то речь не идет о каком-то хай-тек терроризме или о чем-то необычном. Задача — договориться с крестьянами! А мы даже этого не можем! Нужно взять под контроль мелкую локальную проблему, а как мы с этим справимся, если он у меня спрашивает, кто я по образованию? А потом еще жалуется, что нужно как минимум взять целую деревню в осаду, чтобы им объяснить очевидные вещи? А как их возьмешь в осаду, если мы сами перед этим ругаемся между собой? Поэтому лучше никому ничего не объяснять.

Шулич разворачивает бумагу и разламывает надломленный бурек на два куска. Несколько крошек падает в траву. Один кусок он предлагает Агате, которая голыми руками жадно хватает его, как лисица какая-нибудь, несмотря на то что бурек горячий, перехватывая пальцами, губы приоткрылись, полные слюны. Смотрю на нее, снова острое чувство: эти губы мои тоже.

Я: Я подсекретарь в министерстве внутренних дел. Я представляю министра.

Шулич: Да, ну и что? Даже у министра десять лет назад украли машину, помните? А у другого министра обокрали квартиру. Депутаты дерутся на парковке с полицейскими, а потом фотографируются в парламенте с пистолетами. А вы говорите, разработали систему.

Просто нет слов. Взглядом прошелся по Агате, она сейчас смотрит на своего младенца, ей кажется, он вот-вот проснется.

Я: Что вы с таким отношением делаете на этой работе?

Шулич: Как что, вы же сами раньше сказали. Слежу, чтобы люди не сцепились друг с другом. То есть, когда они дерутся, я их стараюсь развести в разные стороны. По необходимости узнать, кто виноват. Поэтому эта профессия мне кажется честной.

Я: То есть, семейка Шаркези вам подходит?

Лучше бы я прикусил язык. Этого перед Агатой я не должен был говорить, правда она ведь сейчас сфокусирована на своем горячем буреке.

Шулич: Да разве я это говорил! Я только сказал, как обстоят дела. Так что нет смысла читать лекции. В современном мире нельзя драться! Потому что мы разработали систему! Да кто это будет слушать?