Легко

А сейчас мы сидим здесь, у этой разваливающейся машины, а всё почему? Потому что внизу нас заблокировали местные жители… Потому что никто из нас не умел правильно повести разговор… И вообще, полный провал на всем фронте… Сума сойти!

Агата: Да, и что вы сейчас хотите от меня услышать?

С вызовом смотрит на меня, так же, как раньше.

Агата: Те, кто там внизу, мне на них наплевать. Что до меня — они сами могут проваливать, куда хотят. Лучше, если бы их не было.

Я: А, вот так?

Ну вот, вы думаете, что лучше, если деревенских не будет. Интересно, как же эти цыгане тогда проживут? Хотя этого лучше не говорить.

Какой неприятный симбиоз. И с соседями, и сейчас с нами.

Агата: Чего нам только не говорили! Дети не должны курить, водить машину… А нас вообще никто не спросил! Никогда! Даже тогда, когда они для этих, что внизу, деревенских, канализацию делали… Там все для них, свои службы, все, что хочешь, а потом на нас все летит… За все хотят деньги! Что до меня, так их всех внизу сжечь нужно, задушить, как котят! Вы видели, какие они?

Я: Ну, видел.

Агата: А вы видели, что они нам сделали? Они нам разрушили дом, до основания! А мы его сами строили! На свои деньги!

Я: Так вот я и спрашиваю: почему, по-твоему, деревенские это сделали?

Агата: Что значит «почему»! Потому что думают, что с цыганами можно сделать все, что хочешь. Цыгане — это скоты.

Я: Вот, значит, как?

Вечная проблема: кто первый, яйцо или курица. А что, она думает, можно сделать с обычными гражданами? С той восьмидесятилетней старухой? Что-то действительно правда — из того, что она говорит, но явно не все. Поэтому далеко не со всеми цыганами происходит то, что происходит с ними. Я имею в виду цыган из других семей, а не тех, кого сажают в тюрьмы. Эта наша Агата, похоже, в тюрьме вообще никогда не сидела, потому что все расследования у нас тянутся целую вечность. Особенно тогда, когда и так все всё знают, так что обвинения, в общем, как бы уже и не нужны.

Шулич вытягивает руку над огнем, над камнем: ветки уже почти сгорели, остались только угли. Автомобильные дверцы для него уже прошлое, он об этом больше не думает, весь сосредоточился на решении более конкретной проблемы. Мы никуда не едем. Не едем ни в сторону солнечного заката, ни в сторону восхода, ни во Францию, ни в Южную Америку. Шулич разматывает оберточную бумагу своего старого буре-ка — господи, ну хоть это никто не украл — точно над камнем, потом выпускает бумагу из рук — пуф, и обертка упала. Бумага сразу же принялась, потому что камень весь раскаленный. Секунда — и все. Теперь можно есть.

Я: Если я правильно понимаю, никто из соседних цыган вас не любит. Ведь наше министерство уже предлагало решение. У соседних цыган спрашивали, возьмут ли они вас…. В Жельнах, на Трате… Сказали, что и инфраструктуру обеспечат, и легализацию документов, все, что нужно… А те сказали, что даже речи об этом быть не может! Скорее наводнение!

Агата взревела, глядя на бурек: Да они — одно гнилье, ЭТИ из Жельн, с холма…

Я: Они сказали, что у них с вашими были конфликты.

Агата: Конечно, им лучше наводнение, тогда они получат деньги от государства.

Смотри-ка!

Агата: Двадцать лет назад у нас всех все было нелегально — и у них, и у нас. Отец Тоне хотел сделать все, чтобы только купить землю. Живыми деньгами. А те, из долины, все время за нос водили — дескать, зачем, вам это не нужно. Мол, по-любому, с вами разберутся, безо всяких бумаг, так или иначе, должны будут…

Я: А, значит, они вам просто завидуют?

Агата: Ага, завидуют. Папа и мама нас сами поставили на ноги, что им оставалось? А эти что? А потом еще муниципалитет, цыганам из долины провели электричество и воду, все легально… А нам — только за деньги. А потом захотели нас прогнать! Потому что у цыган не должно быть ничего своего! Потому что цыган должен жить на подачки!

Я: Значит, это неправда, что вы… что вы терроризировали других цыган — ваша семья? Что вы у них забирали железо и медь, даже грибы, если вы с ними где-то сталкивались?

Агата: Если мы с ними где-то сталкивались? Это они к нам, на нашу землю ходили собирать! А там им нечего делать! Пусть свое покупают! Мы же не богачи, не обязаны других обеспечивать! Франц пошел с ружьем, и вопрос решился!

Я: Да вы же все занимаетесь одним и тем же!

Агата: Ничего не тем же. У нас — свое, у них — то, что им подарили.

И пялится на бурек. А бурек ей не подарили, что ли? Или она его заработает? Сделает Шуличу минет?

Ничего подобного я в своей жизни еще не слышал. Зачем понадобилось говорить с тем, кто все больше и больше раздражает. А она действительно мне все сильнее действует на нервы.