Легко на сердце

Вова включил радио и стал подпевать Михаилу Кругу.

Люба молча смотрела в окно.

Ресторан был шикарным! Это сразу видно. По парковке и услужливому парковщику, принявшему у важного Вовы ключи. По швейцару с золотыми галунами, склонившемуся в почтительном поклоне. По встречающей девушке-менеджеру с внешностью «Мисс Вселенная», которая проводила их к столику. По интерьеру – пышному, золотисто-кудрявому, в стиле рококо или барокко. Люба в этом не разбиралась.

За столом сидели Одо Проппёр и еще двое мужчин. Один – явно немец, худощавый, с узким и строгим лицом, одетый в светлый костюм. Второй – полноватый и кудрявый весельчак в яркой рубашке, с широкой золотой цепью на загорелой и массивной шее.

При виде Любы все оживились. Особенно перец в яркой рубашке. Он протянул руку и представился:

– Стас.

«Сухой» – как тут же нарекла про себя Люба немца в светлом костюме – представился Валерием Ивановичем.

«Не немец!» – удивилась она. – А как похож!»

Как поняла Люба, Сухой относится к Вове и русской стороне, а кучерявый Стас – человек Одо.

Чересчур заботливые официанты (ну, просто мамы и папы!) положили перед каждым гостем меню – огромные и тяжеленные, тисненые кожаные папки.

Предложили аперитивы. Вова оживился и заказал виски. Люба метнула на него грозный взгляд: «Хорошенькое начало! А что будет дальше?»

Одо произнес незнакомое Любе слово: «дюбонетт».

Валерий Иванович показал рукой «нет».

«Зашитый», – подумала Люба.

Стас попросил «коньячку»: пять звезд, «Хеннесси Паради», все как положено.

Люба заметила, как у мужа Вовы брови поползли вверх.

Принесли закуски и аперитивы. От горячего Люба отказалась – заказала только салат.

А мужчины принялись наперебой уточнять у официанта степень прожарки стейка: «медиум-рэр, медиум-велл, велл-дан…»

Одо Проппёр был тих и, казалось, печален. Он кидал взгляды на Любу, а она старалась на него не смотреть – больно надо!

Бледно-голубые глаза Одо влажно блестели из-под стекол очков и были задумчивы и очень печальны.

Чувствовалось, что Валерий Иванович тут явно главный. Все, кроме печального Проппёра, старались ему угодить. Особенно Стас. Разговор потек мужской, серьезный: охота, рыбалка и бизнес.

Под седло барашка Валерий Иванович произнес важным голосом тост: «За наше правое дело!»

Стас зааплодировал.

Любе было скучно. Ужасно скучно! Ей было совершенно наплевать на восхищенные взгляды мужчин за столом. Наплевать на то, что муж Вова ею гордился. И наплевать на Одо Проппёра – печального, грустного и явно влюбленного. Кокеткой она не была, мужчины ее не интересовали, и рестораны – любые – казались ей бессмысленным проведением времени. Лучше бы дома, ей-богу! У телевизора или компа.

Но она понимала, в чем причина ее вечного беспокойства, тревожности и отвратительного настроения. В муже Вове. В его постоянном желании крепко выпить. В невозможности его остановить, объяснить его меру. Ну, и все, что из этого следует: испорченный вечер, испорченное настроение и долгая, сложная транспортировка мужа до дому.

А там – «продолжение банкета»: Вовины приступы неоправданного веселья, попытки продолжить кутеж, нежелание принять душ, лечь спать и угомониться.

Поэтому каждый подобный «выход в свет» был для Любы испытанием. Таил опасность. На друзей, партнеров и просто знакомых она смотрела с настороженностью: кто составит Вове компанию? Все для нее были недруги, все враги…

Валерий Иванович, насытившись барашком под клюквенным соусом, поднял традиционный тост за прекрасных дам.

– За Лубовь! – подхватил Одо Проппёр и бросил на Любу торжествующий взгляд.

– Луба-луба! Ты – шуба-дуба! – заржал довольный Вова.

Все переглянулись.

Взгляд, который бросила на Вову жена, говорил о многом.

Люба покачала головой, вздохнула и сделала глоток вина. Посыпались комплименты от Сухого и Кучерявого. Оба были велеречивы и потому смотрели друг на друга с неудовольствием.

Люба хмуро молчала. Заиграла приятная, негромкая музыка. Одо Проппёр, галантно поклонившись, пригласил ее на медленный танец. Вова толкнул жену ногой под столом, и та обреченно вздохнула и встала со стула.

Танцевал Одо хорошо: вел в танце уверенно, музыку чувствовал и на ноги не наступал.

От немца приятно пахло «негромким» одеколоном, хорошим коньяком и сигарой. И еще… каким-то спокойствием и уверенностью. Деньгами пахло, вот чем!

Одо рассказывал, что давно разведен – уже десять лет. Но чувствует себя одиноким. Потерянным в этом «холодном» мире. Хочет семью и детей. Да-да, детей! Младенцы – это огромная радость! А его сыновья давно выросли и внуков пока не подарили, увы.

Люба кивала и с тревогой поглядывала на мужа. «Вова, остановись!» Но красноречивых взглядов жены супруг не замечал. Был увлечен разговором и все подливал себе коньячок.

Ослабленный узел галстука, небрежная и вальяжная поза, громкий голос мужа красноречиво говорили ей о понятной кондиции.

Люба нервничала, страдала. Ей хотелось поскорее уйти – от герра Проппёра, от Вовиных возлияний, вообще из ресторана.

Музыка закончилась, и Люба облегченно вздохнула. А герр Проппёр объятия не ослаблял.

Она вскинула на него резкий взгляд: