Легко!

Хельмут всю неделю летал, как на крыльях. Ночь с Анной была сказочной. Правда, его всё же выставили, и ему пришлось искать такси около трех часов ночи, но это такие мелочи… Зато на следующий день он пришел на работу в свежей рубашке. А ее молодая кожа, загорелое – в середине зимы! – упругое тело, попка как орешек, а какая грудь… Хельмут просто таял в ее руках, как будто ему снова двадцать и он всё тот же голубоглазый арийский плейбой с золотыми локонами… И целых три раза, один лучше другого. Утром, едва вскочив, он набрал номер Анны, хотя опаздывал на работу.

Анна спала, и звонок разбудил ее. Хельмут был полон слов и чувств. Она положила трубку, подумав, что ее еще никогда не будили романтические звонки по телефону. Она чувствовала себя желанной. Приятно…

Они встретились еще пару раз на неделе, в субботу он пригласил Анну к себе на обед. Это было очень мило, еще ни один мужчина, кроме Филиппа, конечно, для нее не готовил. Она вспомнила, как каждый раз изощрялась, придумывая новое меню для Виктора. Как часами сидела на широком подоконнике и ждала, когда же из-за угла покажется его «ауди», которая, шурша шинами, подкатит к автоматическим воротам. Пока ворота открывались и он парковался, она быстренько включала духовку, чтобы подогреть еду и встретить его за накрытым столом. Часто еда в духовке перестаивалась, и готовка шла насмарку. Очень часто такое случалось…

У Хельмута было свое незамысловатое представление об обеде. Морковный суп из баночки, разогретый лосось из Marks&Spenser, тарелка сыров на десерт. Все равно, он же старался. Свечи на столе, все чисто, видно, что убирался к ее приходу. Восхитительная музыка, кстати. Приятно слушать оперу и смотреть на огромные французские окна, за которыми зелень и сумерки – дни все удлинялись, шел февраль. И мужчина, старающийся о ней заботиться.

Хельмут подошел к ней, начал целовать.

– Ты останешься у меня? Пожалуйста, не уходи. Устроим славный, неспешный воскресный завтрак с газетами. Я принесу свежие круассаны, когда пойду за газетами.

«Когда в последний раз я занималась любовью с мужчиной у него, а не у себя дома? Когда утром мне обещали долгий воскресный завтрак?» – подумала она, погружаясь в сон. Среди ночи она проснулась и увидела, что Хельмут, опершись на руку, смотрит на нее, спящую:

– Я боюсь пропустить хоть мгновение, когда ты рядом. Хочу вот так лежать и всю ночь смотреть на тебя, как ты спишь со мной рядом. Можно я буду называть тебя «моя маленькая принцесса»?

«Как сентиментально, прямо „Страдания юного Вертера“, а ему за пятьдесят», – подумала Анна и снова заснула.

Воскресенье было идиллическим. После завтрака с круассанами и газетой Хельмут снова припал к ней, и тут в первый раз Анна почувствовала, что секс с ним совсем неплох. Потом они поспали, послушали музыку, выползли на улицу, зашли на ланч в итальянскую пиццерию, которую всегда посещала Диана с детьми и где висела картина, на которой было изображено, как принцесса Уэльская наблюдает за приготовлением пиццы. Потом дошли до Гайд-парка. Хельмут раскрыл руки и побежал по лужайке:

– Смотри, я лечу! Я летаю от счастья. Я счастлив, как еще не был ни разу в жизни. Ты заставила меня летать!

Анна уже не знала, что сказать и что подумать. Это было слишком. Взрослые мужчины так не выражают свои чувства. Но ведь приятно тем не менее…

Хельмут вернулся в воскресенье домой, дрожа от счастья. Через пару дней они снова встретились, и он снова летал. Потом – опять. Он позвонил налоговому консультанту, что не прилетит в выходные в Берлин – много работы – и подождет, когда они встретятся в Лондоне еще через две недели. В субботу он повел Анну в оперу слушать «Богему», горделиво фланировал с ней в антрактах. Такой женщины у него точно никогда не было. После снова была восхитительная ночь и еще одно ленивое воскресенье у него дома.

Они гуляли по Челси, и Анна радовалась, что наконец-то она осваивает этот волшебный район, куда раньше ее маршруты как-то не пролегали. Запахи весны в воздухе, на деревьях только-только начали раскрываться почки. Пальмы в садиках. Домики как наманикюренные. Теплый ветер. Хельмут остановился, а она по инерции прошла еще два шага, прежде чем оглянуться:

– Что?

– Просто смотрю на тебя, малыш.

– О боже! «Касабланка». Ты такой… такой. Нельзя сказать ничего сильнее этого: Here’s looking at you, kid. Это чудо.

– Я просто смотрю на тебя. Это ты – чудо.

Он опять целовал и целовал ее. При дневном свете, стоя посреди улицы, немолодой уже мужчина. Ей все это казалось каким-то театром. Неестественно. Что это за внезапно вспыхнувшая страсть? С такими словами?.. Мило, конечно, мило, очень приятно, не надо лукавить. Но это же мелодрама, кино. Так не бывает. У нее мурашки по телу не бегут, голова не кружится. Приятно, но не более того.