Лейхтвейс

Пистолет забирать не стал. Разобрав, бросил детали на пол, туда же добавил патроны из обоймы. Пока очнется, пока все соберет, перезарядит…

Возле порога оглянулся и рукой помахал. Встретимся, «Свьетит месяц» споем. Под ба-ба-лайку.

Пора!

* * *

Когда стальные створы люка разъехались, он поглядел вверх в темное безвидное небо. Поправил ранец, опустил на глаза «стрекозьи» очки, поднял правую руку. Прежде чем включить гироскоп, на миг закрыл глаза.

Все? Все! Готов мальчишка!..

Прощай, мой Питер-город, прощай, наш карантин!
Нас отправляют на остров Сахалин.
Погиб я мальчишка,
Погиб навсегда,

Взлет!

12

«…Вы слушали обращение главы правительства Национального Единства Амадея Савойского, герцога Аоста. А сейчас…»

Подеста махнул рукой, и кто-то невидимый в темноте выключил радио. «Телефункен» установили на подоконнике второго этажа, включив на полную мощность. Слушатели собрались внизу, все с оружием. Кто-то уже успел надеть повязки с цветами итальянского флага.

Ночь только начиналась. «Крестные» никуда не ушли, устроившись прямо на улице. Телеграф ожил, и начальнику почты то и дело приходилось бегать к стрекочущему аппарату. Штаб расположили на площади: бочка, на ней керосиновый фонарь и два табурета.

– Герцог Аоста, – негромко повторил Джузеппе Гамбаротта. – Но он же в Абиссинии, в Аддис-Абебе!

Дикобраз развел руками.

– Совпало. Прилетел позавчера, какие-то семейные дела. Вот и назначили. А кого еще? Самый популярный человек в Италии, после Дуче, конечно.

Подеста зло скривился.

– Совпало… Говорили, вы сценарист? А вот интересно, как вам удалось с Римом связаться? Ни писем, ни телеграмм я не пропускал, за гостиницей следили, соседи каждый день с докладами бегали.

Князь поглядел в усыпанное звездами небо. Красивые они здесь, в Матере. Яркие!

– Ну… Пару дней пришлось помозговать. Между прочим, слово я сдержал, по почте – никакой крамолы.

…Следили за гостиницей, не за кладбищем. Джакоппо-могильщик, пастух стариканов, каждый выходной ездит к внукам в Эболи. Как не дать подработать хорошему человеку?

– Меня сразу предупредили, – продолжал подеста. – В стране заговор, и вы, князь, в нем чуть ли не главный. Добились-таки своего! Что же теперь будет?

– Трудно будет. Придется выводить войска из Испании, а это очень сложно сделать без крови. Мириться с соседями, мириться друг с другом. Большой фашистский совет согласился сотрудничать в обмен на личную неприкосновенность. Судить будем только тех, кто испачкался в крови. А королю, как ни печально, придется отречься. На трон взойдет принц Умберто, подпишет новую конституцию, а потом проведем выборы. Всюду, и в Матере тоже.

Синьор Гамбаротта тяжело вздохнул:

– Выборы в Матере? Шутите? Казалмаджиоре и компания вас еще удивят, устроят тут демократию по-лукански! Все, что я делал все эти годы – насмарку! К дьяволу!..

Сжал кулаки, отвернулся.

– Я даже не могу застрелиться – католик, Господь не простит. Но… Но я могу убить вас, князь Руффо. И это, по-моему, очень справедливо. Отомщу за всех, и за Дуче, и за себя. Будет что вспомнить в трибунале…

Договорить не успел – рядом взметнулась серая тень. Луч фонаря упал на грубую ткань балахона, высветив ребристый черный ствол, нацеленный прямо в грудь подесты. Призрак подступил ближе, дернул рукой…

– Тох-х!

Серая тень распласталась по булыжнику.

– Извините, перебил, – Алессандро Руффо ди Скалетта спрятал в карман «браунинг» 1906 года. – Так на чем мы остановились? Ах да, вы что-то говорили о трибунале…

13

Трансваль, Трансваль, страна моя,
Ты вся горишь в огне!
Под деревом развесистым
Задумчив бур сидел.

Под неслышную песню хорошо думалось. Мысли суетились где-то далеко, на самом краешке сознания, не мешая отдыхать. Почему бы и нет? До самого главного еще несколько минут, можно прислониться к холодному кирпичу, расслабить мышцы и просто смотреть вниз. Как недавно, в парижском предместье – и детстве, сидя на широком подоконнике. Колодец двора, куча угля в дальнем углу, шарманка, девочка в белом платье.

О чем тоскуешь, старина,
Чего задумчив ты?
Тоскую я по родине,
И жаль родной земли.

…Охрана только у ворот. Прожектора включили, но фасад не освещают. Из дому вышли двое, один в форме, другой в обычном костюме и шляпе. Никакой суеты, в небе пусто. К дому ведут два подъезда, правый и левый. Какой ближе к крыльцу? Левый. Первой остановится машина охраны, Сталина станут прикрывать со всех сторон и наверняка сверху. Однако не слишком низко, никакой диктатор не позволит «марсианам» летать над самой головой. Они ждут удара сверху – или со стороны, на бреющем. Будут ли смотреть на дом? Если и да, то в последнюю очередь. Значит, вверх, потом атака – и снова вверх…