Лейхтвейс

Он едва сдержал улыбку. Любимая ученица Карла Ивановича! Проверяли его не только на измену. На реакцию тоже, иной, фокус раскусив, потребовал бы начальство вызвать, а не черепа принялся бы крушить. Интересно, для командования это в плюс или в минус?

– Мо-сква! Ста-лин! Предлёжат – согласишься. Всьё равно, кто. Французы, англьичане, марсиане. Согласьишься. Нет? Ты никого не прьедашь, Лейхтвейс, твоя родьина – только небо.

Туман смотрел в глаза, трезво и очень внимательно. Лучше не отвечать, сделав вид, будто ничего не понял. Или свалиться со стула, или, ломая сценарий, облобызать партнера и запеть про «шумьел комыш».

Он уже знал – не поверят. Партнер – не Рената и не Альберт-тугодум.

– Французам и англичанам Сталин нужен, против нас, против Рейха. Обманут! А те, что на Клеменции… Их я не знаю и не верю, больно уж они себе на уме. К тому же… У меня с ними счеты, Неле. Личные!

Туман молчал. Думал. Наконец, послышалось негромкое:

– Личные… Кажется, я переступила какую-то границу, Лейхтвейс. Извини, не хотела.

По-немецки, четко и трезво. Не хотела, но пришлось. Работа такая. Почти контрольный в голову.

– Я так и сказала господину майору. Ты им не друг, пока остается… личное.

Бутылка вновь воспарила над рюмками. Вот и шнапсу конец.

– Меня тоже проверяли, но я сразу начала стрелять. Прозит!..

Последняя пошла вода водой. Туман сгинул без следа, партнер остался – и оборотился Цаплей. Самой обычной, только очень пьяной.

…Кажется, проверку выдержали все. Лейхтвейс откинулся на спинку стула и облегченно выдохнул.

– И молодец! Да, прежде, чем отрубимся… Слушаешь? Вот и хорошо… Знаешь, Неле, как я их срисовал? Сомнения сразу появились: форма странная, держатся как-то… несерьезно. Но все понял, когда консервы увидел. Дата выпуска и срок годности – точно как на тех, что мы сухим пайком получаем. С одного склада.

– Это ничего, – задумчиво ответствовала Цапля. – Главное, Москву не проехать.

Подумала немного и рассудила.

– Не проедем.

7

Серая кладбищенская стена с открытыми настежь железными воротами была уже совсем рядом, только перейти дорогу, когда князь заупрямился.

– Пожалуй, дальше не надо. Чего-то нет настроения.

Америго Канди, интерно, три года, согласился неожиданно легко.

– Пожалуй. Сегодня там и без нас аншлаг. Видите, ворота? Чья-то очередь пришла.

– Подселяют, – не подумав, констатировал Дикобраз, и, почувствовав себя виноватым, перекрестился на шпиль старой часовни.

Прогуливаться в этих местах можно вверх, в сторону города, и обратно, до кладбищенских ворот. На горку уже сходили, добравшись к самым руинам у подъема на Кавеозо, теперь побывали и здесь.

Тесен мир Матеры!

– Там, за воротами – тесная компания, – задумчиво молвил интерно. – Главное, не дать им понять, что ты их видишь. Нет, под землю не уволокут, но вопросами замучают. И жаловаться станут…

– А что у стариканов не так? – искренне удивился князь.

Синьор Канди пожаловал в гости после полудня. Все тот же: соломенная шляпа, деревянные башмаки на босу ногу, улыбка на ярких губах. Однако совершенно трезвый – и даже, к разочарованию хозяина гостиницы, не возжелавший альянико греко.

– Все как у нас, живых, синьор Руффо. Тесно, скучно, соседи плохие, выселяют не в срок… Вам, кажется, смешно?

Дикобраз, повернувшись к погосту спиной, кивнул в сторону гостинцы.

– Пойдемте обратно. Здесь мы уже ничем не поможем… Не смешно, скорее, грустно. Если вас послушать, нигде и никому нет покоя.

– А чему удивляетесь? Матере почти три тысячи лет, мертвых здесь куда больше, чем живых. Даже такой материалист, как вы, синьор Руффо, должен признать, что количество рано или поздно переходит в новое качество. Или для вас человек – лишь грешная плоть? Десятки поколений остались здесь, в земле и камне, и я не слишком удивляюсь, что могу их видеть. Скорее поражаюсь вашей слепоте – и вашему неверию.

В этот день узкая пыльная улица была совершенно пуста. Ослы, и те не возжелали дополнить скучный пейзаж. Каменные заборы, окна за деревянными ставнями, зеленые кроны на террасе возле обрыва. И кладбище за спиной.

Декорации есть, актеров не пригласили…

– Но Градиву вы же видели? Она, Шагающая, не просто призрак. Она – знак, доступный всем, посредница между мирами.

Князь покосился на того, кто шел рядом. Синьор Америго Канди был очень серьезен. Тот уловил его взгляд.

– Да-да, сумасшедший, знаю. И, представьте себе, чувствую себя весьма комфортно. Это иным, скучным материалистам, приходится объяснять необъяснимое.

Остановился, сдвинул чудо-шляпу на ухо, подмигнул.

– Но они предпочитают помалкивать. Знаете, что скрывает следствие? На двери дома, где квартировал исчезнувший синьор Чедерна, нашли отпечаток женской ладони. Белая краска, четыре пальца вместе, пятый отогнут. И это не первый раз, такие же отпечатки были на дверях тех, кто пропадал в прежние годы. Местные говорят, что это знак Градивы, ее предупреждение. А наш бригадир делает вид, будто ничего нет.