Лейхтвейс

– Правильно делает, – не удивился Дикобраз. – Иначе такие отпечатки появились бы на каждой второй двери, а потом и на каждой первой. Синьор Бевилаква весьма не глуп. Но если вы, синьор Канди, столь осведомлены, то объясните, в чем смысл всего происходящего? Несчастные интерно пришлись здешним стариканам не по нраву? Или в их компании не хватает коммунистов?

– Если хотите, спрошу, – улыбнулся Канди. – И я очень рад, что вас это заинтересовало.

Они пошли дальше, но уже молча. Каждый размышлял о своем, князя не слишком волновали призраки, а вот о странной трезвости его спутника стоило задуматься. Или синьор в соломенной шляпе намерен наверстать в гостинице? А может быть, пьяные речи о знаке Градивы казались бы не столь убедительными?

До знакомых дверей оставалось всего ничего, меньше сотни метров, когда Дикобраз внезапно остановился и протер глаза.

– Верую, – наконец вымолвил он. – И я узрел его. Призрака. Только он, по-моему, красный.

Америго Канди тоже посмотрел вперед.

– Но… Это, кажется, автомобиль.

– Американский Chrysler Imperial Airflow выпуска 1936 года? В Матере? Посреди улицы? Нет, синьор Канди, это мираж.

Тем не менее, автомобиль был вполне материален, в чем оба и убедились, подойдя ближе – пыльный, пахнущий бензином и даже с шофером, прикорнувшим у руля. Еще двое новых гостей скучали возле входа в гостиницу, крепкие, загорелые, в одинаковых темных костюмах и шляпах. Увидев пришедших, многозначительно переглянулись. Один остался на месте, второй же, ростом повыше и шире в плечах, подошел, на ходу снимая шляпу.

– Добрый день, синьоры!

Белозубо, по-акульи, улыбнувшись, нашел взглядом того, кто нужен.

– Позвольте выразить вам свое уважение, принчипе.

* * *

За локоть не взяли, зато дышали почти что в самое ухо. Вежливо, очень вежливо.

– Вас ждут уже почти полчаса, принчипе. Только из большого уважения лично к вам, вы – исключение.

Князь отметил «уважение», помянутое дважды, на всякий случай взяв на заметку. Идти довелось недалеко, в знакомый ресторанчик. Теперь там было пусто, лишь у дальнего стола сидел кто-то плечистый и седой. Точнее не разглядишь, окна закрыты ставнями, лишь на столе возле гостя теплилась желтая восковая свеча.

Сопровождающий остался у дверей, к столу Дикобраз прошел сам. Седой заметил и поднялся навстречу. Свечной огонек отразился в больших темных глазах. Тяжелые густые брови, глубокие морщины возле мясистых губ, острый, гладко выбритый подбородок.

…Перстень на указательном пальце. Камень – маленький синий огонек – и еще один, белый, в булавке при галстуке.

Князь прикинул, как с таким себя вести. Впрочем, ему уже намекнули. Первым делом снять шляпу…

– Позвольте выразить вам свое глубокое уважение, синьор! Или, простите, дон?

Темные глаза взглянули странно.

– Обычно меня называют дон Агостино. Но для некоторых я просто – крестный. Очень рад нашей встрече, князь Руффо. И сейчас вы поймете, почему.

Кивнул на стул, затем на две наполненные рюмки. Взялся за свою, но пить не спешил. Отнял руку, провернул перстень на пальце.

– Когда-то, очень много лет назад, мои предки целовали этот камень. Он принадлежал крестным нашего рода, хозяевам Матеры. Потом все изменилось, пришли иноземцы и последнего крестного изгнали. Уезжая, тот оставил перстень моей семье. Теперь наша обязанность – защищать справедливость и помогать бедным. Но прежних крестных мы не забыли.

– Неужели это были Руффо? – поразился князь, живо представив себе ветвистое родословное древо, украшенное гирляндами кривых разбойничьих кинжалов.

Дон Агостино величественно кивнул.

– Без сомнения. Фамилия забылась, но теперь, когда вы сами вспомнили, все стало на свои места. Да, ваши предки. Мы им обязаны очень и очень многим.

Поцеловал синий камень, улыбнулся.

– Будем считать, что обычай соблюден и уважение проявлено… Я решил навестить вас, потому как достойным людям надо быть вместе в тяжелые времена.

Стер с лица улыбку, поглядел прямо в глаза.

– Вы, князь Руффо ди Скалетта – ссыльный, я не могу защитить доверившихся мне людей. Чужаки гребут под себя все, у них нет совести, нет чести. Они отнимают жизни не ради святой мести и не защищаясь, а просто потому, что в Риме так приказали… Но не будем больше о печальном. Выпьем за встречу!

В рюмках оказалось что-то незнакомое: терпкое, сладкое и очень хмельное.

– Lacryma Christi, – пояснил дон Агостино. – Настоящее, правильных времен, у меня в подвале еще остался бочонок… Я не буду надоедать вам, принчипе. Уверен, у такого достойного человека, как вы, есть серьезные дела. Я лишь хочу сказать, что вы всегда вправе на меня рассчитывать. Нынешним властям веры нет.

Огонек свечи вновь отразился в глубинах синего камня.

– Подеста мне показался честным человеком, – осторожно заметил князь.

Дон Агостино поморщился: