Лейла, Кайла, Кейла и Келайла [СИ]

— Взять вот принцессу нашу Эрлу — потерянную и найденную. Я при дворце уже тридцать лет и три года с половиной, была девчонкой при кухне, сейчас вот пятая прачка королевских скатертей, и из ума не выжила пока что. Но все, кто тут служит, скажут тебе — не было пятнадцать лет тому у королевской четы никакой дочки! Откуда взялась Эрла принцесса наша — неведомо. Но если Эррис король наш сказал — дочь, значит — так и есть. У меня самой четверо, правда, сыны одни, хлопот — как с армией тараканов. Но я короля понимаю. И королеву. Сколько ж слез выплакала она бедняжка, прося у богов себе деточку. И раз случилась им прекрасная Эрла, то и должно же быть хорошо? Так?

— Да, — кивнула Келайла, а по спине, согретой горячей водой, бежали холодные мурашки.

— Вот только видом она какая-то совсем неживая. Как те птицы с пружинками внутри. Я ее разок всего и видела, издаля, когда шторы в залах снимали, я их держала — в стирку унести. А тут и прошла мимо прекрасная Эрла. Ровно сквозняком по спине обдуло от ее взгляда. Но я-то что. Поклонилась и дальше стою, полные руки пыльного тряпья. А тут следом за ней слуги. И королева, за руку ее берет, и говорит что-то, как вот голубка воркует. А та — молчки. Кивнула, и дальше идет, плавно, как завели ее пружиной. Но красива, ох, красива-а-а.

— Какая она, госпожа Марта?

— Какая я тебе госпожа. Тетя Марта и ладно. Повернись, надо волосы расчесать, как след. А даже не знаю, как и обсказать тебе, деточка, с чего начать. Стройна принцесса, как деревце, походка плавная, ровно по льду скользит. Глазищи синие, как вот бывает небесная бирюза, цвета морозного неба, без темноты. Знаешь ли, или не видела никогда?

— Видела, тетя Марта. Раньше видела.

— Моя ты бедная крошка. Так вот. Смотришь на глаза ее и думаешь, почему я не принц, самый главнеющий, чтоб всю жизнь в глаза такие смотреть. А дальше глянешь — рот у нее — драгоценнее рубина и лалов. Уж такой цвет, такой цвет. Ровно утреннее солнце легло на прозрачный лед. И зубки — чистый жемчуг. Смотришь и думаешь — ничего нет прекраснее, чем губы принцессы Эрлы. Но как встряхнет головкой, и потекут волосы густой волной, то хоть не гляди — впору ослепнуть. Что ты шепчешь там?

— Черные волосы, тетя Марта?

— И не черные, и не русые. А вот ровно расплел кто драгоценный агат, вытянул из него блестящие нити — черные и голубоватые, и вышло — как зимний дождик, что по ночному льду падает с лунным светом. Нет больше такой красы, — решительно кивнула сама себе Марта, расчесывая влажные волосы Келайлы, — а ты что хлюпаешь? Плачешь, что ли? Завидки берут? Ну, ты девочка милая, жалко, что в зеркало на себя не посмотришь. Личико круглое, тут вот веснушечки возле носа. Нос… ну, нормальный такой носик. Да все у тебя хорошо, а еще расти будешь, может выправишься. Завидовать нехорошо, деточка. Да и нечему.

Я не завидую, хотела сказать ей Келайла, но побоялась, что Марта не доскажет, и промолчала, шмыгнув носом.

— Нечему, да. Потому что холодом тянет от нашей прекрасной Эрлы. И думаю я, как же жить с ней будет жених-то? Рядом спать, вместе есть, детишков растить. Одной красой жизни не насытишь. Жизнь — она радости хочет, тепла и солнышка. Успокоилась?

Умытую и принаряженную Келайлу, с волосами, заплетенными в косы с лентами, Марта усадила за стол, поставила миску с пирожками, налила слабенького земляничного вина в кружку. Но та не могла есть, с трудом сжевала кусочек пирожка, отхлебнула из кружки. И пошла, держась за теплую руку, обратно в каморку, где ждал ее Асур, позвякивая ключами.

— В покоях молчи, — предупредил, ведя ее бесконечными коридорами и лестницами, — не вздумай с принцессой болтать, а то сделаю, что обещал — брошу собакам.

Ага, подумала Келайла, и останешься без моих подсказок, где золото рыть и камни добывать. Но кивнула молча, а сердце колотилось так, что не слышала и собственных шагов.

Но, когда пришли они в покои принцессы Эрлы, то умерла в сердце Келайлы всякая надежда. Напрасно старалась она разглядеть хоть что-то в зыбком сумраке с темными пятнами украшений мастера Асура.

— Как ты прекрасна, моя драгоценная принцесса, — голос мастера полнился медом и сахаром, — как счастлив я, что драгоценные вещи мои послужат оправой твоей красоте.

И замолчал, ожидая похвалы. Но принцесса молчала. Наверное, сидит перед зеркалом, смотрит, догадалась Келайла, еле различая двойные ряды и петли темных пятен и завитков.

— Кто это с тобой, мастер? Зачем привел?

Напрасно Келайла вслушивалась в ленивый тягучий голос — совсем чужой. Ни звонкости Лейлы, ни скороговорки Кайлы, не певучести Кейлы не было в равнодушных словах.

— Девчонка, несла шкатулки. Прислуживает в мастерских.

Сердце Келайлы снова забилось отчаянно. Спроси же меня, взмолилась она, спроси сама, чтоб я могла ответить. Но принцесса молчала, наверное, уже и забыла о маленькой девочке в скромном платье, с веснушками возле носа и с русыми косичками по плечам.

— Я — Келайла, — звонко сказала девочка. И повторила в ответ на молчание, — Келайла!