Лейли и Меджнун

Зачем же ныне, е твой круговорот

Обрушил на меня столь тяжкий гнет?

Тебя сожгу я жгучими слезами

И так раздую этих вздохов пламя,

Что ты печаль почувствуешь мою

Под сводами, под всеми девятью[41].

О старец, наш учитель! Сделай милость,

Чтоб волшебством здесь пери вновь явилась.

Пекись не только о моей судьбе:

Что горе мне - то горе и тебе.

"Алиф", теперь прощайся с прямизною,

Своей не обольщайся прямизною.

Ведь ты, "Алиф", поклонник красоты:

Она ушла - зачем же медлишь ты?

Ты, "Нун"! Бровей любимой ведь не видно, -

Ужель тебе существовать не стыдно?

Эй, "Мим"! От взоров скрылся милой рот. -

Его изображенье пусть уйдет!

Чернильница! Пора скорбей настала:

Души твоей заржавеет зерцало.

Теперь, вдали от мускусных кудрей,

Вода пойдет из печени твоей[42].

А ты, перо, ты слезы проливаешь

И в беспокойстве мечешься, блуждаешь.

Сегодня ты - ив том причина мук -

Не знало поцелуя нежных рук.

Дощечка![43] Пусть о ней воспоминанье

Прольет печаль в любые начертанья!"

Так этот пленник яростных скорбей

Ходил, стеная, в школу много дней.

До вечера терпели дети муки

От стонов мученика злой разлуки.

А ночью он рыдал, и слезы лил,

И мысленно любимой говорил:

"О свет очей и радости примета,

Я без тебя совсем не вижу света! 

Зачем со мною дружбу ты вела?

Зачем потом так далеко ушла?

Зачем, меня пленивши красотою

И опьянив любовною мечтою,

Потом в похмелье бросила меня,

В печальной келье бросила меня,

Огнем разлуки сердце опалила,

Глаза водою скорби напоила?

Огонь печали ярко занялся,

Зарей вечерней взвился в небеса.

Глаза не сохнут, слезы проливая,

Слезами залиты моря до края.

Теперь в любимой не нуждаюсь я, -

Пусть будет лишь со мной мечта моя.

Но, может быть, мечта моей любимой

С другим - пусть он умрет, огнем палимый.

Вином любви я терпким опьянен

И злой разлукой разума лишен.

Рок! Спутником моим беду не делай:

Раскрою всем твое насилье смело!

Кто пьян, тот воли потерял и след,

К безумному доверья вовсе нет.

От горя жизни нет душе мгновенной -

И мир забыл я суетный и бренный.

И стала сладость горькая скорбей

Великой, вечной радостью моей. 

Душа мертва, вот смерть и не тревожит:

Она отнять одно лишь горе может.

Горю я, как свеча в ночи скорбей,

Я жертва своеволия страстей.

Пускай я буду слезы лить в несчастье,

Пусть голову отрубит меч ненастья,

Я все же не отвергну власть любви,

Губительную, злую страсть любви.

Я плачу, утопая в море муки,

Мечусь, истерзанный тоской разлуки.

А если в книге жизненных дорог

"Твой день настал" - напишет мне мой рок,

То буду я своей доволен долей,

Не захочу другой по доброй воле.

"Без света солнца не бывает дня", -

Сказали люди это для меня.

Коль ту, что солнце для меня, не вижу,

Я вовсе никакого дня не вижу.

Никто не знает о тоске моей,

Я сам не знаю, что мне делать с ней;

Как ни стенай, тоска одолевает,

Ее, как пламя, ветер раздувает".

Тут, вспомнив дни свиданья, он запел.

Больной, газель страданья он запел.

Газель Меджнуна

Прекрасны были дни, когда я был с моею дорогой,

Блаженство встречи с ней вкушал, я с нею нежился душой.

Сад радости моей не знал осенних, злобных холодов,

И дней моих разлуки ночь не крыла вечной темнотой.

Теперь, друзья, судьба меня с луноподобной развела,

Судьба - мой враг, но почему она поссорилась со мной?

Пусть стон влюбленных до небес доносится - что до того!

Ведь луноликих повидать не даст и этот стон сплошной.

Но все же я от всех людей скрывал бы и разлуки боль.

Когда бы плач мой мне помог проститься с горем и тоской...

Мне в книге жизненных путей заставкой радость сделал рок,

Но не украсил остальных страниц он буквицей цветной.

Неблагосклонно, Физули, светило счастия ко мне:

Не позволяет и на миг с любимой встретиться Луной. 

Лейли увидала Меджнуна, и пред очами солнца в полную луну превратился любви полумесяц юный

Итак, тот пленник страсти очень скоро

В глазах людей стал знаменьем позора.

Меджнуном стали Кейса звать тогда,

И сделала его иным беда . . .

Когда весна всю землю озарила

И новым годом[44] мир весь наделила,

Не стала роза укрывать лица

И песнью ранил соловей сердца.

Налил вином - росой прозрачной, чистой -

Тюльпан свой кубок ярко-золотистый.

А там и розы с молодой травой

Рубинами горели с бирюзой.

Товарищи Меджнуна увидали,

Как плачет он, несчастный, и сказали:

"Что плачешь ты, страдания любя?

Настало время роз, не мучь себя!

Нам радоваться нужно в это время,

Забыв печали, бедствий, горя бремя.

Ты ведь не туча, что ж дождем кропишь!

Не горный ты поток, что ж ты кипишь!

Как роза, грудь не рви, не будь травою:

Земле не быть постелью пуховою[45].

Не весь же век печали быть рабом,

Пойдем же погуляем, отдохнем.

Пойдем на луг, там пить вино ты будешь

Развеселишься, горести забудешь.

О кипарис наш стройный, отдыхай,

Бутоноустый, смейся и играй.

Зачем ты горю предаешься, чистый?

Не век же будут времена тернисты.

Желаний роза, верь нам, расцветет.

Тебя, быть может, скоро счастье ждет.

И на весенний луг когда мы выйдем,

Быть может, мы мечту твою увидим".

Меджнун решил отправиться на луг,

На краткий час избавиться от мук.

Прогуливался, слезы проливая,

О виданном тотчас же забывая. 

То тайны сердца травке он вверял,

Тюльпаны в верной дружбе уверял.

Тюльпан к очам прижавши воспаленным.