Лейтенант

Солнце клонилось к горизонту, и женщины стали собираться – брали на руки младенцев, подзывали детей постарше. Вороган и Бонеда пошли с ними, и Тагаран хотела было отправиться следом, но Рук жестом остановил ее.

– Завтра?

Он показал ей, что имеет в виду, поочередно перебирая руками.

– Придешь завтра?

Она что-то сказала, повторяя его движения. Рук надеялся, что она имеет в виду: «Да, я понимаю, я вернусь завтра». Объяснившись таким образом, они посмотрели друг на друга. Рук открыл было рот, намереваясь что-то сказать… но что он мог сказать ей, да и как бы она его поняла?

Тут с подножия склона ее окликнула Вороган, она отвернулась, крикнула что-то в ответ, и момент был упущен.

Рук махал, стоя в дверях.

– До свидания! До свидания!

Все они выкрикивали это слово – и женщины, и девочки, и мальчуган. Даже когда они скрылись за скалами, до Рука все еще доносился ясный голос Бонеды:

– До свидания! До свидания! До свидания!

В тот вечер, разувшись, Рук даже в свете очага разглядел, какие грязные у него стопы – на каждом пальце темный ободок. Он понял: все дело в башмаках. У местных пальцы на ногах – такие же прямые, как и на руках, – не пачкались. Должно быть, грязь облетала с их стоп, не скапливаясь в обуви.

Рук принес таз и нагрел в чайнике воды, думая о том, какая чудесная за этим скрывается сообразность. У человека, которому доступно такое удобство, как обувь, есть и таз с теплой водой. Если же обуви у него нет, то пропадает и надобность в тазу с теплой водой, чтобы смывать грязь.

Как местные называют ноги? В следующий раз он спросит об этом Тагаран. А потом непременно выяснит, как образуется множественное число – на случай, если это исключение. Он представил, как, стараясь показать, какой он сообразительный ученик, со всей серьезностью заявляет: нога – но́жи! Девочки почему-то избегали смотреть друг на друга и все время смотрели в землю – он начал подозревать, что таким образом они проявляют вежливость, стараясь над ним не смеяться.

Он лег и поднес поближе свечу, собираясь читать. «Тот, кто изобличит меня в невежестве, ничуть меня этим не обидит. Я излагаю свои мысли по мере того, как они у меня появляются. Я излагаю их так, как они есть»[24].

Монтеню понравилось бы здесь немногим меньше, чем ему.

* * *

Судя по всему, представление о завтрашнем дне у людей племени кадигал было весьма гибкое. За целую неделю в гости к Руку наведался только Силк. Его лицо, обычно столь учтивое, омрачала досада.

– Леннокс отслужил положенный срок в гарнизоне на Роуз-хилл, – без предисловий сообщил он. – И даже пробыл там дольше положенного, о чем он при каждом удобном случае напоминает губернатору.

Рук понял, что многое пропустил.

– Леннокс? Отслужил?

– Да, а бедолага Госден совсем ослаб от чахотки – уже две недели не встает с постели, так что не осталось больше капитанов морской пехоты, кроме меня! Можешь себе представить?

– А, вот как?

– Да ради всего святого, Рук! Роуз-хилл – гарнизону на Роуз-хилл нужен капитан, и если его превосходительство не решит вдруг назначить тебя или еще кого-то из лейтенантов, остался только я. Леннокс говорит, что уже внес достаточный вклад в развитие житницы нашей колонии. Надо отдать ему должное, под его руководством дела на фермах шли отлично.

Сквозь дверной проем виднелся край тропы. Рук поглядывал на нее, надеясь, что туземцы выберут другое время, чтобы его навестить.

– Его превосходительство согласен, что это весьма неудачное стечение обстоятельств, – продолжал Силк. – Но он прав, у него связаны руки: послать туда человека ниже званием он не может.

– Ну, знаешь, Силк. Зато, может, заслужишь повышение.

– Да, – неохотно согласился Силк. – Возможно. Надеюсь. Думаю, это весьма вероятно.

Рук знал: годом раньше от этой мысли он ощутил бы укол зависти. Звание – в каком-то смысле он понимал, что это важно, но теперь оно казалось ему чем-то безжизненным и ненужным.

– Отказаться я не могу, остается только надеяться, что не придется прозябать в этом захолустье слишком долго. Работа над книгой идет полным ходом, я разогнался и со всей должной скромностью хочу сказать, что местами выходит… Что ж, не подберу более подходящего слова, кроме как «блестяще». Но, как ни прискорбно, в Роуз-хилл писать мне будет не о чем. Что занятного может случиться с сотней унылых каторжан, копающихся в земле, да с двадцатью еще более унылыми рядовыми, которые их охраняют?

Тут ему в голову пришла какая-то мысль, и его настроение переменилось.

– Если только каторжане не устроят бунт! Или на нас не нападут туземцы!

Сам тон его слов подтверждал нелепость этой идеи.

Тут всего естественнее было бы сказать: «Ах да, к слову о туземцах: на днях они заглянули ко мне в гости».

Рук уже набрал было в грудь воздуха, но промолчал. Они не просто «заглянули в гости». Он не знал, что именно произошло и почему ему не хотелось об этом рассказывать. Знал только, что это личное. То, что возникло между ним и Тагаран, еще не успело познать собственную природу. Он боялся, что, взрастая на глазах у Силка, оно зачахнет, не успев расцвести.