Читаем Лейтенант полностью

И Рук был к ней причастен. Он не закричал в ужасе от происходящего и не ринулся вперед, чтобы положить этому конец. Он отвел взгляд, когда Варунгин звал его.

Не просто отвел – предпочел отвести. Никто его не держал. Он сделал выбор, потому что он – лейтенант морской пехоты Его Величества.

Вот и все, этим все сказано. Служба – его работа. Он солдат, а значит, причастен к этой жестокости не меньше, чем тот, кто орудовал плетью.

* * *

В начале лета Силка наконец отозвали с Роузхилл. Ему там порядком наскучило.

– Ну-ка, Рук, послушай. Присядь, а то упадешь от восторга. Как тебе это: «Дод говорит, что в этом году надеется собрать не меньше четырехсот бушелей пшеницы и ячменя». Ты когда-нибудь слышал что-нибудь столь же блистательное?

– Ну, ты наверняка придумаешь, что с этим делать. Как говорится, и волки сыты, и овцы…

– Ой, прошу, только не надо про овец! Хотя должен признать: место это хоть и унылое, но не лишенное очарования. Там расчистили довольно большой участок, и, взглянув на него с вершины холма, я был поражен серьезностью и размахом сего предприятия – мне давненько не доводилось видеть столько земли, не занятой лесом.

Пошарив в кармане, он достал карандаш.

– Надо запомнить, это было сильное и непривычное впечатление.

Глядя, как он пишет, Рук вспомнил собственные скудные заметки в маленькой записной книжке. И как же ему завести разговор о том, что все это время происходило у него на мысе?

– Ну, а ты чем тут занимался, Рук? – спросил наконец Силк. – Есть о чем поведать?

Вряд ли он ждал ответа, уж слишком он был уверен, что «поведать» Руку не о чем.

– Что ж… – начал Рук.

Придется рассказать, иначе то, что до сих пор было его личным делом, достигнет опасных масштабов тайны. Надо поделиться, но преуменьшить. Обмолвиться – но лишь о чем-то незначительном и скучном, чтобы Силк не обратил особого внимания.

Но пока Рук подыскивал подходящие слова, Силк перебирал вещи на столе, и ему на глаза попались те самые синие записные книжки, лежавшие почти на самом виду, под Монтенем.

– «Грамматические формы языка Н. Ю. Уэльса», – прочел он. – Вы только поглядите! Ты, похоже, взялся изучать местный язык. Ага, тут еще и «Словарь Н. Ю. Уэльса»! Позволишь?..

Он уже приготовился открыть одну из записных книжек, и лишь безукоризненное воспитание заставило его машинально спросить разрешения. Рук проклинал себя за то, что не спрятал их подальше. Решив, что в отсутствие Гардинера и Силка в гости к нему наведываться некому, он забыл о предосторожностях. Но теперь вдруг понял: ему и в голову не приходило, что заметки попадутся кому-нибудь на глаза. Он и сообразить не успел, что следует сказать: «Не надо, Силк, не открывай».

– Вряд ли тебе это покажется занятным… – выдавил он. – Знаешь, мои изыскания пока еще в самой зачаточной… А на Роуз-хилл приходили местные? Ты их видел?

На мгновенье ему показалось, что уловка сработала.

– Ах, да! Совсем забыл рассказать, – Силк отвлекся и положил записную книжку, но руки с нее не убрал. – При мне там сожгли дотла одну хижину – к счастью, пустую. А потом напали на одного поселенца, пока он рыхлил землю – представляешь, копье воткнулось в землю прямо промеж его ног! Но волею судеб в него не попали.

Силк рассеянно поглаживал большим пальцем краешек записной книжки в том месте, где синий тканевый переплет уже протерся.

– Чую, грядет неладное, но что же делать, если они нападают из засады? Губернатор планирует послать на Роуз-хилл еще десяток человек и небольшую пушку. Место это как нельзя лучше подходит для расположения редута. И дюжины человек хватит, чтобы отразить налет туземцев, сколько бы их ни было.

Рук надеялся его отвлечь, но такого он не ожидал. Он не видел ничего, кроме мелких драм, что разворачивались в его хижине. А между тем в большом мире каторжного поселения Его Величества, судя по всему, назревали совсем другие события, и не знать о них было опасно.

Во время своего рассказа Силк снова взял в руки записную книжку, видимо, сочтя, что ему позволено-таки ее открыть.

– Ах, да – это и у меня есть, если помнишь. Вот, видишь? Будьери – я записал это несколько иначе, но слово, очевидно, то же самое. И вот еще, посмотри: биал, что значит «нет», хотя я посчитал, что другое написание скорее поможет избежать ошибок в произношении. Да ты только глянь, сколько тут страниц! Право слово, Рук, да ты трудился в поте лица!

Рук потянулся было за книжкой, но Силк ее не отдал и продолжал листать.

– Нет, Рук, не надо скромничать, ведь это немалое достижение. Пора тебе перестать зарывать свой талант в землю, друг мой!

Он откинулся на спинку стула и закрыл книжку, заложив ее пальцем, но так и не отдал. Рук поймал себя на мысли, что досада при виде того, как Силк читает его записи, – это напоминание обо всех прочих особенностях его нрава, которые пришлось преодолеть. Пора ему признать, что право хранить секреты – это роскошь, которой жизнь его лишила. Если уж отведенное ему время наедине с туземцами подошло к концу, пожалуй, следует принять это с достоинством.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза