Лейтенант

– Зачем, Тагаран? Зачем ты хотела это узнать? Ты расскажешь?

Снаружи доносился шум волн, боязливо бившихся о скалы у подножия мыса. Постукивал оторвавшийся кусок дранки, скрипела парусина на крыше обсерватории, где-то протяжно и жалобно крикнула чайка. Рук мог ждать хоть целый день, и много чего услышал бы, но ясно было, что ответа он не дождется.

Он вернулся на шаг назад.

– Миньин тьерун кадигал? – Почему кадигал напуганы?

– Гунин. – Она посмотрела ему прямо в глаза. Из-за ружей.

Само это слово прозвучало, как оружейный выстрел.

– Бругден, – произнес он. Он бы назвал бедолагу другим именем, но вдруг понял, что не знает его. Тагаран наклонила голову набок, опустив лицо еще ниже к столу. Она знала, кто такой Бругден и что с ним случилось.

Рук вздохнул и с трудом продолжил.

– Бругден умрет.

Тагаран не взглянула на него. Пока что он не сообщил ей ничего нового.

– За Карангараем придут.

Тагаран вскинула на него глаза, словно он закричал. Она невольно прикрыла рот рукой, а ее лицо исказилось от услышанного.

Рук изобразил, что прикладывает к плечу мушкет.

– Завтра. Паррибуго. За Карангараем. И за другими. Шесть человек. Шесть эора.

Он показал шесть пальцев.

Надо полагать, этого было достаточно, но, дойдя до этой точки, Рук со сладостным смирением позволил себе идти до конца.

– Пиабами Варунгиньи? Ты скажешь Варунгину? Я хочу, чтобы ты сообщила Варунгину.

Тагаран посмотрела ему прямо в глаза. Он видел, что она поняла. Не только смысл его слов, но и значимость того, что он их произнес.

– Пиабами Варунгиньи? – повторил он.

Приятно было просить об этом на ее языке. Каждое слово, как и каждое предложение, начиналось выразительно и постепенно стихало – череда диминуэндо. Даже в мелодике этого языка слышалось прощение.

– В залив Ботани, – сказала она. – За Карангараем.

И повторила движения его рук, изобразив, что прикладывает к плечу мушкет.

– Да, – подтвердил Рук. – Завтра, утром.

Где-то над ними, словно бранясь, без умолку щебетала птица, шелестели сухие листья. Все шло своим чередом. Веками, тысячелетиями так же щебетали предки этой птицы, так же шелестели на ветру предки этих листьев. И только в хижине все переменилось.

– И я тоже. Я в их числе.

Произнеся эти слова, Рук испытал облегчение, но желаемого успокоения они ему не принесли. Он по-детски надеялся, что стоит облечь эту истину в слова, и она исчезнет. Но она никуда не делась, а безразличная птица снаружи все не умолкала, словно и не понимая, что повода для песен нет.

– Что теперь делать, Тагаран? Что с нами будет?

Этот вопрос выходил за рамки словесной игры. Уроки грамматики тут были бесполезны.

Тагаран подошла к очагу и протянула руки к углям. Рук решил, что таким образом она вежливо дает понять: разговор окончен. Но потом она снова повернулась к нему и протянула к нему руки. Сжала его ладони своими. Он ощутил прикосновение ее теплой гладкой кожи.

– Путува, – проговорила она, сжимая и гладя его ладони. – Путува.

Их руки стали одинаково теплыми.

– Путува, – повторил он.

Тагаран давила все сильнее, более широкими движениями разглаживая кожу на его ладонях, и он понял, что это слово обозначает ее действия: «согреть руки у огня, а потом мягко сжать пальцы другого человека». Чтобы описать это на английском, требовалась длинная вереница слов. В Англии, если человек грел руки у огня, то потом совал их в карманы, чтобы они не мерзли. Научив его новому слову, Тагаран показала ему целый мир.

Вся его жизнь свелась к этому чувству – его руки в ее руках. Тот, кем он был, прошлое, что носил в себе, каждая испытанная им радость и каждое горе – все это исчезло, словно ненужные одежды. Осталась лишь его кожа, которая вела разговор с ее кожей, и им не было нужды подыскивать слова.

Где-то на кряже затрещала смеющаяся кукабара, словно услышала бой часов и вспомнила о важном деле. Тагаран выпустила его ладони.

– Йениоо, камара, – сказала она. Мне пора, друг. Она подняла на него взгляд, и в ее глазах он прочел ту же мысль, что крутилась у него в голове: «Это наша последняя встреча».

Он попытался найти подходящие слова, но не смог. Не знал, как выразить свою тоску. Не в силах был выдавить: «До свидания».

Вслед за Тагаран он вышел из хижины и смотрел, как она поднимается по скалистому склону. Как он и надеялся, наверху она оглянулась. Он высоко поднял руку, повернув к ней открытую ладонь, и она помахала в ответ. Потом отвернулась и скрылась из виду.

Рук мысленно пошел вслед за ней, поднялся по тропе, повернул к лагерю в соседней бухте и увидел, как она спускается с высокого склона по ту сторону холма и минует большой камень, дальше которого в ее мир он ни разу не заходил. Должно быть, она вернется к той расчищенной площадке, где от костра поднимается столбик дыма и женщины сидят на земле, словно вросли в нее, где резвятся дети, шныряя в мангровых зарослях, а после захода солнца все собираются вместе, чтобы поесть и улечься спать.