Лейтенант Бертрам

Их бойцы гибли за свободу Испании и за мир во всем мире. Бок о бок с испанским народом за мир сражались советские танки и самолеты. Все это составляло как бы единое целое.

На маленькой площади трава тщетно пыталась укрыть песчаную землю. Несколько мимоз боролось за существование. Хайн встал и направился в город. Он все-таки выклянчил для своего батальона мелкие подарки: ручной пулемет, несколько пистолетов, бинокль, карманные фонарики и еще кое-какие мелочи.

На следующее утро он зашел в санитарное управление за врачом. Он удивленно воззрился на рослого человека с соломенными волосами, который, окинув его сонным взглядом, протянул ему мягкую руку. Хайну показалось, будто они где-то виделись. Когда он сказал об этом, врач тоже вспомнил:

— Верно. Давно это было. Однажды ты встречался у меня на квартире с Георгом. Я сам открыл тебе дверь. Ты должен был сказать, что ты слесарь, но ты забыл.

— Точно! — воскликнул Хайн. — Я бы ломал себе голову целый день и, наверное, так и не вспомнил бы. Когда ты уехал из Германии?

— Всего два месяца, — ответил доктор Керстсн. Его улыбка казалась немного высокомерной.

— И все время жил в нашем городишке? — волнуясь, спросил Хайн, продолжая разглядывать одетого в военную форму врача.

— Да. Я все время был там, — подтвердил Керстен.

Хайн Зоммерванд взъерошил ладонью свою рыжую шевелюру. Ему хотелось расспросить врача, что нового в городке. Как он выглядит? Как дела на верфи? Состоялась ли забастовка? Как настроены рабочие и что делают рыбаки? Правда ли, что остров Вюст стал воздушной базой, и не знает ли Керстен, как умер старый Кунце, о смерти которого Хайн узнал в Париже? Не знаком ли он с подполковником Йостом и не слышал ли он что-нибудь о Марианне?

— Ты что молчишь? — удивленно произнес врач, привыкший к расспросам о Германии.

— Говори, рассказывай, — попросил Хайн. — У меня так много вопросов. Не знаю, с чего начать. Но сперва скажи вот что: как с партией?

— Ты ведь давно уехал, — произнес врач и заговорил так, будто повторял это уже много раз: — С тех пор многое изменилось. Давят не так сильно, как раньше. Временами можно дышать. На верфи наше влияние усилилось. Теперь там строят подводные лодки. Лодки-малютки. Ты знал старого Кунце? Его убили.

— Об этом я слышал в Париже, — сдавленно произнес Хайн.

— Да, я тогда сообщал, — уточнил врач и отвел взгляд от окна. Его водянистые, холодные глаза смотрели на Хайна Зоммерванда.

— В этой связи я кое-что припоминаю, — произнес он тихим, почти нежным голосом и, чуть помедлив, продолжил: — Думаю, я должен тебе это сказать. У нас в городе стоит летный полк, или летная часть, как теперь говорят. Ты был знаком с женой командира?

— Ты имеешь в виду Марианну? — воскликнул Хайн.

Словно стыдясь чего-то, Керстен добавил:

— Видишь ли, по профессии я гинеколог. Но того, что умею, надеюсь, здесь хватит. Ведь в медицине нет ничего проще огнестрельных ран, если только это не ранения в живот.

И только тут он заговорил о смерти Марианны, о том, что она винила Йоста, донесшего на Хайна. Рассказал, как она хотела встать с постели и отправиться на поиски Хайна, как заставила его вытащить деньги из сумочки и как он обещал ей сделать все, чтобы спасти Хайна.

— Когда ей стало совсем худо, — рассказывал Керстен, — объявился Йост. Он вдруг стал очень недоверчивым. Наверное, решил, что эта история может его скомпрометировать. Поэтому все время сидел у ее постели и сторожил, пока она не умерла.

Хайн Зоммерванд посмотрел в окно на плодородную землю. Усыпанная светло-зелеными листьями кукуруза вымахала в рост человека. Зацветали апельсиновые рощи. Белели дома крестьян. В окнах цвели цветы. Хайн провел кулаком по сухим, растрескавшимся губам. Ему стало так страшно, что сердце его остановилось. Он наклонился к распахнутому окну и почувствовал, как струя горячего воздуха скользнула по лбу.

«Значит, и Марианна тоже, — подумал он. — Она, старый Кунце и лопоухий ефрейтор Ковальский. Как много людей погибло из-за меня. Наверное, я приношу людям несчастье».

— Конечно, большого прогресса в численном отношении организация не достигла, — продолжал Керстен. — Но она стала крепче и маневренней. Теперь для нее почва благодатней. Слишком много насилия. В массах пробуждается стремление к свободе. Это звучит очень красиво, поэтому пойми меня правильно: людям хочется покоя. Они не желают в свободное время участвовать в учебных воздушных тревогах, маршах, собраниях — вот, в сущности, и все. В какой-то мере им становится просто не по себе. Они чувствуют: добром это не кончится.

Поначалу Керстен намеревался разговором отвлечь Хайна, которого потрясла смерть Марианны, но он увидел, как напряженно слушал Хайн его рассказ. Как бы ни была его жизнь заполнена борьбой здесь, то, о чем рассказывал Керстен, было важнее: отчет о подпольной борьбе на родине, ставшей средоточием зла в мире. Ведь именно от нее исходили все беды.

И Керстен чувствовал, что ему передались мысли и надежды Хайна. Как же все-таки тяжело рассказывать о Германии!