Лейтенант Бертрам

Сидя в самолете, Бертрам успел подумать, что все-таки при Бауридле жилось иначе. С тех пор как приехал Хартенек, все приобрело сомнительный и ненадежный оттенок. Со страхом и стыдом он вспомнил вечер с Эрикой.

В этот момент Хартенек крикнул ему с земли:

— Ну, сегодня будет дело, верно? Мы им покажем. Потом никуда не уходи, хорошо? Я хочу поговорить с тобой! — Он помахал Бертраму рукой и направился к своему самолету.

Разрушение города Герники, вызвавшее негодование во всем мире и напугавшее людей знамением грядущих бед, укрепило авторитет Хартенека не только у офицеров его эскадрильи. Поскольку всем было известно, что идея исходила от него и что именно он разработал план операции, Хартенека произвели в капитаны. И Эрика тоже изменила свое отношение к нему. Она неожиданно обнаружила, что ей нравятся его воля и жестокость, и теперь обращалась к нему с покорной нежностью. Как Хартенек ни тяготился этим, он был достаточно умен, чтобы воспользоваться внезапной переменой ее чувств. После производства в капитаны он заставил ее расписаться с ним, а через несколько дней объявил, что, по его мнению, ей пора возвращаться в Германию.

Хотя Эрике и нравилось подчиняться его повелительному тону, она вначале противилась его решению. Это привело к ссоре, во время которой она совершенно неожиданно для себя упала перед ним на колени. А Хартенек разозлился так сильно, что в гневе пнул ее ногой. Это было первым проявлением каких-либо чувств к ней, и она восприняла его как должное. Послушно пообещав вернуться домой, она на следующий же день отбыла на машине в Севилью.

Все эти события, в том числе и инцидент с Эрикой, убедили Хартенека, что он попал в полосу везения. Его обычное высокомерие стало совершенно невыносимым.

— Обстановка прояснилась, твоя подружка уехала! — В таких выражениях он сообщил Бертраму об отъезде Эрики. Засунув руку в карман брюк, он с сигаретой во рту расхаживал по комнате. Его круглое лицо осунулось. В нем больше не осталось ничего от педантичной осторожности прежних времен. Напротив, оно выражало страсть. Его смех звучал зло.

Несмотря на это, Бертрам спокойно выдержал взгляд приятеля. С напускным равнодушием он произнес:

— Я уже слышал. Вильбрандт радостно объявил нам об этом. Кстати, она оставила мне письмо.

— Смотри-ка, вот так сюрприз, — с издевкой произнес Хартенек и категорическим тоном добавил: — Ты мне его, конечно, дашь.

— И не подумаю! — возразил Бертрам.

— Мой юный друг, с сентиментальностью теперь покончено раз и навсегда! — предупредил Хартенек. — Она только путает, а мне нужна ясность. Тебе давно пора понять, что я умею выходить из трудных положений. Твой маленький бунт против меня был пошлым и гадким, и произошел он только потому, что тебе помогала Эрика. В ближайшее время тебе, пожалуй, не стоит больше рассчитывать на ее помощь. Это ты поймешь из письма, которое Эрика написала тебе. — Хартенек с улыбкой наблюдал, как Бертрам опустил голову, и с нажимом произнес: — Вот видишь, я достаточно хорошо информирован. Дело в том, что ты несколько заблуждаешься относительно характера моих отношений с этой необычной и весьма любопытной женщиной. Ты во многом заблуждаешься. Но это твоя вина. Ты ведь не хочешь учиться у меня, хотя я, ей-богу, потратил на тебя порядочно времени и терпения.

Чем дольше Хартенек говорил в этом тоне, тем сильнее раздражался Бертрам.

— Зачем тебе письмо, если ты и так знаешь, что в нем? — прервал он Хартенека.

— О, мне бы очень хотелось ознакомиться с формулировками, — произнес Хартенек, наслаждаясь замешательством Бертрама. — Мой интерес к письму — кстати, ты сделал глупость, упомянув о нем, — чисто познавательный. Я хочу поговорить начистоту, поэтому буду, как прежде, откровенен с тобой. Учитывая характер отношений между мной и… моей женой, мне кажется, будет лучше, если мы будем знать друг о друге как можно больше. Я, конечно, не знаю, насколько придерживается этого принципа Эрика, но подозреваю, что она старается. Во всяком случае, у меня есть все основания быть начеку. И чтобы больше не возвращаться к этой теме: ты видишь, для этой дружеской просьбы у меня есть весьма серьезные основания, и я надеюсь, ты ее выполнишь. — Как бы подчеркивая сказанное, Хартенек стукнул ладонью по столу. А когда Бертрам ничего не ответил, тихим, угрожающим голосом спросил: — Итак, я могу считать твое молчание согласием, да? Отлично. Я поблагодарю тебя, когда письмо будет у меня в руках. Не раньше. Зная твой слабый характер, я не дам тебе возможности передумать.

— Мне очень жаль, Хартенек, — произнес наконец Бертрам и встал, не осмеливаясь, однако, смотреть Хартенеку в глаза. — Но я письмо сжег.