Лейтенант Бертрам

Пока они плыли в своих лодках, они чувствовали себя еще дома. Но когда вечером причалили в гавани маленького городка, все переменилось. С тяжелым сердцем выходили люди на причал.

Только Хюбнер сразу знал, что делать. Издали похожий на грушу, он засеменил по улицам на своих тонких ножках. Дойдя до лестницы, ведущей к дому ландрата, он стал взбираться по ней, перешагивая через две ступеньки. С довольным видом он сообщил: остров очищен. О том, что Фридрих Христенсен остался, он умолчал и, получив свое вознаграждение, счел за благо побыстрее исчезнуть. Жена Фридриха Христенсена из гавани сразу отправилась на квартиру Хайна. Дверь была на замке, и женщина уселась на лестнице, ожидая хозяина. Проснулась она от звука шагов по ступенькам и медленно выпрямилась. Протянув Хайну записку, она сказала:

— Я так уморилась, что, кажется, заснула.

Тыльной стороной ладони она провела по глазам, а потом стряхнула черную пыль с юбки.

— От Христенсена! — воскликнул Хайн, взяв записку. — Но вам не стоило меня дожидаться.

— Должна же я знать, когда вы придете за лодкой, — сурово ответила она. — И поговорить мне с вами надо. Вот я и дожидалась.

Он зажег свет и посмотрел ей в лицо. Ее каштановые волосы были причесаны на прямой пробор и стянуты узлом на затылке. Свежая обветренная кожа туго обтягивала ее мясистые щеки. Лет около сорока, широкобедрая и большегрудая. Как все рыбачки, она носила короткую юбку. На крепких ногах — длинные черные чулки.

Хайн положил письмо Фридриха Христенсена на стол и прикрыл его рукой.

— Да, читайте себе спокойненько, я знаю, чего в нем, — сказала она, остановившись посреди комнаты. Она не сводила глаз с Хайна. Подумала: вот, значит, он какой, и ничуть не удивилась. Пока они плыли сюда, она все пыталась представить себе, как он выглядит, что же это за человек, который внушил ее мужу такую мысль. И не могла вообразить его себе. Теперь же она сочла, что никак иначе он и не мог выглядеть.

Он заметил, как убывает враждебность в ее взгляде, и стал чувствовать себя свободнее. Да, он вдруг рассердился на себя за паутину на потолке, пыль в углах и грязные кастрюли на маленькой газовой плите. Все это выглядело неприлично и негостеприимно. Ему было стыдно перед этой женщиной.

В комнате имелся только один стул. Она села на кровать, старомодную и очень высокую. Юбка ее задралась на коленях, так что стала видна белая кожа на полных ляжках над черными чулками.

В записке было сказано только, что Хайн может взять лодку и переправиться на остров. Парус можно не ставить, дойти на одном моторе, так проще. Об остальном ему скажет жена.

На мгновение он задумался, опершись на стол.

— Когда же я смогу взять лодку? — спросил он.

Это была мольба об отсрочке. Но женщина ответила:

— Если надо, то завтра. С моим барахлишком возни не много.

Она смотрела на свои красные руки сложенные на коленях.

— В одиннадцать? — спросил он.

— Да, да, — со вздохом кивнула она, — приходите к одиннадцати.

Надо мне поскорей ее отсюда выпроводить, решил Хайн, иначе я еще влипну с ней в историю…

— Ну, так до завтра, — сказал он, подавая ей руку.

Женщина посмотрела на него и медленно встала. Нет, она и не думает уходить. Она подошла к Хайну почти вплотную, так что он ощутил на своем лице ее дыхание.

— Зачем вы все это затеяли? — спросила она.

Хайн промолчал, но взгляд ее серьезных глаз выдержал. Они были серые, в веселых карих крапинках. Хайн улыбнулся и положил руку ей на плечо.

— Ты хочешь это знать? — спросил он, чувствуя, что больше не боится ее.

— Хочу ли я знать? — возмутилась она. — Моя жизнь, можно сказать, идет прахом, а ты спрашиваешь, хочу ли я знать. Я-то и так знаю, вот только охота мне твой ответ услыхать. Я знаю, все из-за одного вашего упрямства и гордыни, потому что вы не желаете признать, что кто-то посильнее вас!

Она сбросила с плеча руку Хайна и отвернулась.

Хайн отошел от нее. Потом сказал:

— Фридрих ничего мне о тебе не говорил. Я не знал, что ты за человек.

Он зажег конфорку и поставил воду для кофе.

— Фридрих старый человек, — сказала она, — и его еще можно понять, а вот ты, ты-то тут при чем, если он хочет навлечь на себя беду?

— Как тебя звать? — спросил Хайн из угла, не оборачиваясь.

— Дёрте, — ответила она. — Вот этого я не пойму. В этом же нет никакого проку.

Он не ответил. Немного погодя она проговорила:

— Комната у тебя уж очень маленькая. Но косой потолок — это красиво.

— Чертовски жарко летом, — отозвался он и поставил на стол одну чашку и крышку от термоса. Гудела газовая горелка. Когда Хайн опять отвернулся, она сгребла в ладонь со стола хлебные крошки, оставшиеся от его завтрака.

— Не выбрасывай! — закричал он. — Рассыпь их на карнизе за окном.

Она открыла окно в косой стене и высыпала крошки. За окном была ночь. Фонари горели и в городе, и на причале в гавани. В безлунном небе сияли звезды.

— Посмотрела бы ты, какой спектакль устраивают тут птицы по утрам! — сказал он за ее спиной. — Есть тут одна синичка, так ей даже воробьи нипочем!

Воздух был напоен влагой. Дёрте закрыла окно. Хайн уже разлил кофе.