Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы (сборник)

И не одними пушками. Низкое солнце у Хорнблауэра за спиной осветило далеко, на горизонте, маленький треугольник и два прямоугольника — паруса турецкого корабля. Очевидно, это не простое совпадение — флаги над фортами и паруса на горизонте. Флаги подняли сразу, как только заметили корабль, — презираемые турки оказались способны на хорошо спланированную операцию. Через час — меньше чем через час — корабль перекроет вход в залив. Ветер дует прямо оттуда, нет ни малейшей надежды прорваться, тем более что, пока он будет лавировать против ветра, пушки Ады собьют ему мачты. Хорнблауэр с силой сжимал низкие перильца. Глубочайшее отчаяние охватило его — отчаяние человека, окруженного многократно превосходящими силами противника, и одновременно горькое презрение к себе. Его обвели вокруг пальца, обдурили. Воспоминания о недавней самонадеянной гордости, словно смех жестоких зрителей, мучили, затмевали мысли, лишали воли к действию.

Эти секунды на фор-салинге, возможно, были худшими в его жизни. Самообладание постепенно вернулось, хотя надежда ушла без следа. Глядя в подзорную трубу на приближающиеся паруса, Хорнблауэр понял, что руки у него трясутся: дрожащий окуляр задевал о ресницы, мешая смотреть. Он мог, как ни горько это было, согласиться, что он — дурак. Но согласиться, что он — трус? Нет, этого Хорнблауэр не мог. А все же стоит ли прилагать еще какие-то усилия? Что проку, коль увлекаемая смерчем пылинка сохранит свое достоинство? Преступник по дороге на Тайберн может держать себя в руках, скрывать человеческие слабости и страх, дабы не уронить себя в глазах безжалостной толпы. Но что с того — через пять минут он будет мертв. В какую-то ужасную секунду Хорнблауэр подумал о легком исходе. Надо только отпустить руки и упасть вниз, вниз, вниз, пока удар о палубу не положит всему конец. Это куда легче, чем встретить, делая вид, будто не замечаешь, жалость или презрение окружающих. То был соблазн броситься с высоты; им Сатана искушал Христа.

И тут Хорнблауэр вновь сказал себе, что он не трус. Пот, градом катящийся по лицу, холодил кожу. Он резко сложил подзорную трубу, и щелчок отчетливо прозвучал в шуме ветра. Хорнблауэр не знал, что будет делать дальше. Чтобы спуститься, чтобы переставлять ноги с выбленки на выбленку, чтобы удержаться, несмотря на слабость во всем теле, потребовалось значительное физическое усилие, и оно успокаивало. Он ступил на палубу. Что ж, это тоже хорошее упражнение: сохранять совершенно невозмутимый вид, вид пылинки, с которой даже смерч не может ничего поделать, хотя Хорнблауэр чувствовал, что щеки его побледнели, несмотря на сильный загар. Привычка тоже иногда полезная вещь — стоило откинуть голову и выкрикнуть приказ, как заработал внутренний механизм. Так иногда достаточно встряхнуть вставшие часы, как они начинают тикать и дальше уже идут сами.

— Мистер Маккулум! Отмените все приготовления, пожалуйста! Вахтенный офицер! Свистать всех наверх! Поднимите баркас. Тендер пусть пока остается.

По команде «Свистать всех наверх!» на палубу выбежал изумленный Джонс.

— Мистер Джонс! Пропустите трос через кормовой порт. Мне нужен шпринг на якорном канате.

— Шпринг, сэр? Есть, сэр!

Джонс изумленно пробормотал первые два слова, но строгий взгляд капитана заставил его выговорить и вторые два. Это, пусть в малой мере, вознаградило Хорнблауэра за собственные страдания. Люди, которые выходят в море, тем паче если они выходят в море на военном корабле, должны быть готовы в любое мгновение выполнить самый невероятный приказ — даже если им ни с того ни с сего приказывают положить шпринг на якорный канат, то есть пропустить в кормовой порт и прикрепить к якорному канату трос. Тогда, выбирая трос шпилем, корабль можно будет повернуть на месте и пушки будут стрелять в желаемом направлении. Так случилось, что это был едва ли не единственный маневр, который Хорнблауэр не отрабатывал прежде с этой командой на учениях.

— Слишком медленно, мистер Джонс! Старшина судовой полиции, запишите имена этих троих!

Мичман Смайли в баркасе принял конец троса. Джонс побежал на бак и до хрипоты выкрикивал указания Смайли, матросам на шпиле, матросам у кормового порта. Канат выбрали; канат вытравили.

— Шпринг готов, сэр.

— Очень хорошо, мистер Джонс. Поднимите тендер и приготовьте корабль к бою.

— Э… есть, сэр! Свистать всех по местам! Корабль к бою! Барабанщик! Боевая тревога!

Морских пехотинцев на крохотную «Атропу» не полагалось. Назначенный барабанщиком юнга заколотил палочками. Тревожный рокот — нет звука более воинственного, чем барабанный бой, — прокатился над заливом, бросая берегу вызов. Баркас, качаясь, опустился на киль-блоки. Возбужденные грохотом барабана матросы набросили на шлюпку лини и закрепили ее. Другие уже направили в шлюпку струи воды от помпы — необходимая предосторожность перед боем, чтобы, с одной стороны, уберечь от огня саму шлюпку, с другой — иметь достаточный запас воды на случай борьбы с пожаром. Матросы, тянувшие шлюпочные тали, побежали, чтобы заняться другими делами.