Лейтенант Рэймидж

— Могу я поинтересоваться, лейтенант, что это вы рассматриваете с таким вниманием? Может быть, это хрупкое судно имеет некий дефект, который режет глаз моряка?

Он рассмеялся.

— Напротив. Моряк в восторге от судна, просто прежде у него не было возможности изучить его так внимательно.

— В ваши инструкции входит флирт, лейтенант?

Что это: ирония? Или ответный выпад на его сухое «мы исполняем свой долг, мадам», сказанное накануне? А может, что-то еще?

— Адмирал вправе ожидать, что мое поведение будет соответствовать требованиям, предъявляемым к джентльмену.

— Значит, вам предоставлена значительная свобода маневра, — сказала она. Но если серьезно: скажите, лейтенант, сколько нужно заплатить доктору?

— Боюсь, у меня нет денег.

— В таком случае воспользуйтесь моим кошельком, — сказала она, протягивая его Рэймиджу, — и заплатите, сколько он скажет.

— Да, разумеется. Мне нужно обсудить с ним детали.

Когда он подошел, доктор по-прежнему утирал с лица пот, хотя кровь с рук отмыть уже успел.

— Доктор, как чувствует себя пациент, и когда потребуется дальнейшее лечение?

— Принимая в расчет обстоятельства, состояние больной нормальное. Многое зависит от того, что вы планируете делать. Дальнейшее лечение? Да, ее нужно обязательно показать хирургу через пару дней, чтобы проверить состояние швов.

— Ее можно перевозить?

— Куда? И на чем?

— Куда? В порт, находящийся за много миль отсюда. На чем? На этой шлюпке.

— Путь далекий, шлюпка маленькая, а солнце палящее…

— Доктор, прошу вас, выражайтесь определеннее. Чем дольше мы пробудем здесь, тем больше шансов, что нас схватят, и тем дольше нам придется удерживать вас. Мне нужно решить, какой риск окажется наименьшим.

— Наименьший риск… — пробормотал доктор, — Необходимые лигатуры я поставил, снять их нужно будет через неделю… Рана вызвала контузию, но она не повлияет на процесс естественного выздоровления. Единственная проблема — если начнется нагноение. В таком случае это означает… — он провел ладонью поперек горла. — С одной стороны: несколько дней в открытой лодке, зной, плохая пища, с другой — темница в крепости Филиппа Второго… Она молода, крепка и вынослива…

Он посмотрел на Рэймиджа.

— Друг мой, есть, разумеется, немалый риск в том, что вы повезете ее в шлюпке. Но если в течение тридцати шести часов ее поместят под квалифицированный медицинский надзор, этот риск будет меньшим. Это не лучший выход — просто выбор меньшего из зол, как вы понимаете. Когда вы планируете отплыть?

— С наступлением ночи.

Доктор покопался в кармане жилета и извлек огромных размеров часы.

— В таком случае, если я осмотрю ее еще раз прямо перед отплытием, у вас будет добавочных восемь часов.

— Я надеялся, что вы предложите это, доктор, — сказал Рэймидж, и подумал: не выражение ли облегчения возникло на лице врача?

— Скажите, доктор: когда я привел вас сюда, не пришли ли вы к выводу, что вам не дожить до рассвета?

— Если признаться честно, мой юный друг, именно так я и подумал.

— Но я дал вам слово.

— Знаю. Но иногда, во имя достижения благих целей, человеку приходится выбирать меньшее из двух зол…

— Да, быть может, — рассмеялся Рэймидж. — Кстати, хм…насчет оплаты…

— Сэр! Даже не думайте! — доктор принял оскорбленный вид.

— Прошу вас, я ценю ваш поступок, но мы не бедняки.

— Нет. Я благодарю вас, но то немногое, что я сделал — сделал по доброй воле. И поскольку вы понимаете, что я не смогу предать вас, даже если бы хотел, скажу, что мне небезызвестно имя персоны, которую я имел честь лечить, хотя она об этом и не догадывается.

— Что вы говорите!?

— Я узнал ее с первого взгляда — весь город заклеен плакатами с предложением награды…

— И большой?

— Сумма преизрядная.

Рэймидж подумал, что в кошельке маркизы денег тоже немало. Почему бы не предложить ему хотя бы определенный процент от награды…

— Я догадываюсь, о чем вы думаете, и знаю, что маркиза предоставила свой кошелек в ваше распоряжение. Но даже одно предложение нанесет мне обиду, — заявил доктор.

Рэймидж протянул руку, которую итальянец с чувством пожал.

— Друг мой, — продолжил последний, — мы странные люди — признаюсь вам честно. Здесь, внутри, — он постучал кулаком по левой стороне груди, — кроется больше сочувствия делу, которое вы защищаете, чем я посмею признаться любому из моих соотечественников. Но вы, англичане, должно быть считаете нас особыми людьми: людьми без морали, устойчивых привязанностей, сложившихся традиций. Но задавали вы себе когда-нибудь вопрос: почему мы такие? Нет?

— Нет, — согласился Рэймидж.