После двухнедельного пребывания под арестом на «Трех святителях» лейтенант Шмидт был освобожден. Было одиннадцать часов утра. Накануне, видимо, прошел дождь, проливной южный дождь, и сейчас все: деревья, здания, мостовые, колонны Графской пристани — все сверкало под солнцем ослепительно-радостным блеском. Петр Петрович на миг зажмурился. Голова у него кружилась. То ли от этого сияния, то ли от сладкого, как вино, воздуха, то ли от слабости. Или от счастья?
Он поднялся на Соборную, обнял сына, Федора, на глазах у которого блеснули слезы, и попросил его:
— Голубчик, Федор, вот деньги, сходи в аптеку за бромом.
Не успел Петр Петрович с радостью удостовериться, что все на своих местах: книги, чернильница, портреты, — как Федор вернулся. Вот бром, а что касается денег, то аптекарь просил передать, что от лейтенанта Шмидта денег не берут — отпускают лекарство в пользу революции.
Вот это да! Петр Петрович нервно засмеялся и вдруг снова почувствовал, как все в нем напряглось. Представилось, что он опять стоит на кладбище, а перед ним море голов, тысячи людей, которые ждут его слова.
Совладав с собой, он попытался пошутить. Революция начинает кормить его — недурственно! Сторонники освободительного движения даром лечат нервы своего агитатора…
Но надо торопиться. Рабочие заочно удостоили его избрания своим депутатом. Он еще не говорил с ними как депутат. Они ждут его. Они, конечно, знают, что он уже на свободе. И Шмидт немедленно подал градоначальнику просьбу — разрешить ему провести на Приморском бульваре народное собрание.
Только теперь Петр Петрович заметил, как он устал за эти недели. Постарел. Морщины еще глубже прорезали лицо. Густые волосы начали редеть.
Не успел Петр Петрович отдышаться, как к нему во флигелек хлынули гости. Представители городской думы советовались о разных делах. Пришли из родительского комитета, который продолжал воевать с реакционными порядками в гимназии. Директора по настоянию Шмидта убрали, но в учебных заведениях, как и во всем городе, продолжало бурлить. Пришли представители социалистических партий.
Звонок. Из-за стола Шмидт видел в окно, что у подъезда кто-то стоит. Показалась черная женская шляпа. Сердце ему пронзило иглой. Она! Какое безумие! Ему показалось, что это Зинаида Ивановна. Нет, это две женщины из партии эсеров. Хотят поговорить.
Может быть, оттого, что он устал, а может быть, оттого, что в нем до сих пор было живо яркое воспоминание о том, как огромная толпа на кладбище в благоговейном молчании ждала его слов, — разговор с эсерами вышел вежливый, но сухой. Он, Шмидт, всю жизнь чувствовал себя социалистом, но от партий и партийных распрей был всегда далек. Он не согласен с тактикой эсеров, с методами их пропаганды. Ему кажется, что активный социалист не может исходить из предрешенной тактики, так как действительность и общественные силы непрерывно меняются.
С социал-демократами разговор получился не более теплый. Да, в рабочем вопросе он полностью согласен с социал-демократами. Как социалист он считает, что необходимо скорее добиваться неизбежной формы общественного устройства — социалистического государства. Но вот в аграрном вопросе, ему кажется, социал-демократы упускают… И еще психические факторы… Их тоже нельзя игнорировать.
От имени социал-демократов говорил Иван Петрович Столицын. Почтительно глядя на лейтенанта Шмидта, который за несколько дней так прославился в Севастополе и за его пределами, он осторожно заметил, что Петр Петрович, по-видимому, не очень хорошо осведомлен о действительных взглядах и практике социал-демократии.
Улыбнувшись, Шмидт дружелюбно ответил молодому человеку, что это, возможно, и так. Но он твердо убежден, что все социалисты могут и должны объединиться в одну «великую Всероссийскую партию социалистов-работников».
Представители партий ушли. Петр Петрович проводил их дружески, но у него осталось впечатление, что, привыкнув к своей строгой организованности, они не очень довольны его желанием остаться самостоятельным.
О, пройдет совсем немного времени, и Шмидт убедится, что его мнимая самостоятельность была скорее трагической оторванностью от тех, кто только и мог привести революцию к победе.
В ту же ночь Шмидт написал обращение «Объединяйтесь!», в котором попытался раскрыть свои социалистические воззрения и призывал социалистов разных направлений объединиться. Обращение Шмидта напечатали многие газеты, поддерживавшие освободительное движение.
Утром Шмидта опять вызвали в штаб. Заподозрив недоброе, Шмидт сослался на болезнь. Через некоторое время принесли пакет: «Экстренно. Лейтенанту Шмидту». Начальник штаба контр-адмирал Данилевский сообщал его благородию личный приказ главного командира Чухнина: «Штабу немедленно потребовать лейтенанта Шмидта и объявить: ежели он будет присутствовать на сходке или вообще заниматься агитаторством, то немедленно же будет арестован и предан суду да неисполнение лично отданного ему приказания».