Лекарь-воин, или Одна душа, два тела

В принципе, я ждал этого предложения, поэтому начал спокойно излагать придуманную легенду, которую уже слышала Кьяра, дополнял свою историю мелкими незначительными деталями. О пребывании в рабстве, естественно, умолчал. Также отметил, что Алонсини обещал помочь мне с помещением для организации моей медицинской практики. Особо подчеркнул, горестно вздохнув и проведя ладонью по лицу, как бы стирая с себя все мрачные мысли, что в кораблекрушении я лишился всего, в том числе одежды, денег и документов.

— Знаешь, я больше склоняюсь к мысли, что ты все же французский дворянин, вернее потомок, — задумчиво произнес сеньор Гаспаро. — Примерно лет пятнадцать назад, мы установили торговые отношения с парижским союзом галантерейщиков, и тогда у меня гостил некий месье Жиль. Он много рассказывал о ситуации во Франции, о том, как преследовали людей за инакомыслие, за умение строить сложные механизмы, за просветительскую и лечебную деятельность. Не могу быть уверенным, но, мне кажется, месье Жиль упоминал о виконте Ришаре, рассорившимся с королем.

— О прошлом отец отмалчивался, старался всегда избегать разговоров на эту тему, мама тоже ему вторила. Я и сестры родились в поместье, и ничего о прошлом родителей не знаем, только французский язык усвоили.

— Вот-вот, язык. В «диких» местах никто не мог знать так хорошо французский язык, а ты говоришь на нем чисто, как настоящий парижанин. Мои предки пришли в Венецию из германских земель очень давно, но мы стараемся сохранить язык, я обучал ему Кьяру и Федерику. Говорят они неважно, но понять можно.

— А я еще удивился, когда Кьяра стала меня ругать на немецком языке, — сказал я по-немецки.

— О-о-о, молодой человек, как приятно услышать родной язык, хотя общаюсь я на нем очень редко. Ты еще на каком языке можешь говорить?

— Говорю, читаю и пишу на французском, немецком, английском свободно, немного говорю на латыни, могу с трудом читать и писать тексты. (Правда, латынь я знал отлично, но пока решил это скрыть, мне нужен был учитель, а вернее постоянный собеседник.)

— И ты хочешь меня убедить, что не принадлежишь к французской аристократии?

— Может и принадлежу, но об этом совершенно ничего не знаю, и если честно, то знать не стремился, поскольку у отца, по всей видимости, были веские причины покинуть страну — не хотел сыпать ему соль на душевные раны своими вопросами о прошлой жизни. Да и документов соответствующих нет. Те, что были, с указанием имен родителей, пошли на дно морское и оттуда их достать, понятное дело — невозможно. Если бы как-то можно было выписать мне какие-то дубликаты свидетельства, подтверждающего, что я рожден от благородных родителей, посвятивших свою жизнь очень достойному занятию — спасению людей от различных недугов взамен утерянных, ну, в судебном порядке или еще как там надо по закону, было бы прекрасно и избавило бы меня от многих ненужных проблем, которые я, частное слово, не заслуживаю. Я просто продолжаю дело отца, которому он меня учил, долгие годы, передавая опыт и бесценные знания, обретенные в различных странах.

В дверь постучал слуга, невольно прервав нашу беседу, и, получив разрешение, вошел. Поклонившись Гаспаро, слуга сказал, что сеньора Понтедра ждет судью в гостиной.

Извинившись, сеньор Бруни быстро ушел. Оставшись один, я прилично волновался, и для этого были основания — я догадывался, что пока мы вроде бы мило беседовали тет-а-тет, проводился соответствующий медицинский осмотр дочери судьи. Через чур уж эта тема волновала родителей девушки — все понятно мне, время такое и все такое прочее, но быть без вины виноватым и, не дай Бог, еще и быть наказанным за то, чего не делал — это… Это, знаете ли, слишком. Вдруг до нашей встречи Кьяра имела уже близкие отношения с мужчиной, тогда я не смогу доказать, свою непричастность, а девушка не скажет правду, с кем она успела покувыркаться в постели, побоится. И даже если при таком неблагополучном раскладе моя подруга по приключениям сказала бы, что перестала быть девственницей до встречи со мной — я обречен на крупные неприятности. Как бы развивались события в подобной ситуации — трудно даже представить. Буду надеяться, что Кьяра все-таки непорочна.

Спустя полчаса в кабинет вернулся сияющий Гаспаро. По выражению его лица я понял: с меня сняты все подозрения.