Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец

Но этим дело не ограничилось. Сменился весь курс внутренней политики. Министры-либералы были скопом отправлены в отставку, уцелели только военный министр Милютин и министр финансов Рейтерн. И «чистка» аппарата отнюдь не ограничилась самым верхним эшелоном. Одним из веяний реформенной поры было появление «прогрессивных» губернаторов – деятельных, честных, просвещенных администраторов, которые пытались исправить ситуацию на местах и немалого добились. Таковы были нижегородский А. Муравьев, херсонский А. Башмаков, курский В. Ден, калужский В. Арцимович и другие – целая плеяда толковых управленцев среднего звена. Осуществлялась государственническая мечта Н. Карамзина, который, разуверившись в пользе свобод, видел спасение России в том, чтобы сыскать в каждую губернию «умного и честного губернатора». Оказалось, что так не получается: умные и честные чиновники в ситуации «закручивания гаек» на посту не удерживаются. Историк П. Зайончковский, пишет, что за короткий срок после каракозовского покушения более половины губернаторов либерального периода (двадцать девять из пятидесяти трех) потеряли свой пост. Их заменяли назначенцы из числа консерваторов. Настало их время.

Граф П. Шувалов возглавил Третье Отделение, граф Д. Толстой – министерство просвещения. Вместе они взялись за исправление нравов молодежи. Привлечь ее на свою сторону государство не умело, да и не пыталось. Методы были в основном запретительно-карательные. Из-за этого раскол между «молодой» и «старой» Россиями всё увеличивался.

Реформа министра Толстого вроде бы должна была «очистить» университеты от разночинцев, но и после нее студенчество спокойнее не стало. Просто собрания и диспуты переместились из аудиторий на частные квартиры.

Многие, особенно девушки, которым в России негде было получить высшее образование, поехали учиться в Европу – и возвращались оттуда, увлеченные социалистическими идеями.

Правительство реагировало на это тревожное явление мерами, которые только подливали масла в огонь.

Весной 1869 года опять происходят студенческие беспорядки в Петербурге. В ответ, как обычно, следуют исключения и высылки из столицы. Русским студенткам приказано вернуться из-за рубежа на родину под угрозой лишения подданства. Большинство возвращаются.

И что же происходит?

Высланные из столиц и вернувшиеся из Европы студенты и студентки разъезжаются по всей стране, разнося семена вольнодумства. Татищев сокрушенно пишет: «Мало-помалу вся Россия покрылась густою сетью так называемых «кружков самообразования», в которых учащаяся молодежь, воспитанники высших и средних учебных заведений, пропитывались учением анархизма, жадно прислушивались к голосам вожаков из товарищей, исключенных из университетов и гимназий или из тех, что побывали за границею».

Закон от 19 мая 1871 года предоставил жандармам право без суда отправлять любого человека, заподозренного в политической неблагонадежности, в административную ссылку. В результате этой бессудной расправы, фактически дезавуирующей все правовые принципы юридической реформы, тысячи совсем молодых людей обоего пола попадали в такую среду и в такие условия, что даже самые смирные становились убежденными врагами режима.

При этом протестные настроения в студенческой среде нисколько не ослабевали. Молодежь все время лихорадило. В 1876 году, то есть через целое десятилетие после вступления графа Толстого в министерскую должность, несколько сотен человек, в основном студентов, устраивают шумную политическую манифестацию в самом центре столицы, возле Казанского собора, причем толпа даже вступает в драку с полицией.

Это, впрочем, всё были события явные, находившиеся на поверхности. Но одновременно разворачивались процессы глубинные, еще более тревожные. Болезнь, именуемую общественным недовольством, полицейскими методами излечить невозможно. От жестких мер она всегда уходит внутрь организма и начинает разъедать его изнутри, невидимая снаружи и потому неконтролируемая.

Еще на первом этапе гонений против студентов эту стадию движения предугадал Герцен. «Но куда же вам деться, юноши, от которых заперли науку? Сказать вам куда? Прислушайтесь – благо тьма не мешает слушать: со всех сторон огромной родины нашей, с Дона и Урала, с Волги и Днепра, растет стон, поднимается ропот – это начальный рев морской волны, которая закипает, чреватая бурями, после страшно утомительного штиля. В народ! к народу! – вот ваше место, изгнанники науки».

Идея витала в воздухе. Пожалуй, в тех условиях даже была единственно возможной. Сначала высланные из столиц молодые альтруисты попадали в глушь поневоле, затем потянулись в глубинку, «в народ», уже сознательно.

Смысл народнического движения был прост: если не получается построить новую Россию с помощью верхов, будем действовать с помощью низов.