Лекарство от колдовства

– И еще. В ваших видениях везде есть красный камень. Почти везде. Только когда вы рассказывали о сожженном ските, там ведь не было красного камня?

– Он там был, – твердо сказала Агния.

– Он там был, но вы его не видели?

– Но он там был, – Агния вскинула удивленный взгляд на доктора.

– А вот этот камень, он в вашей реальной жизни когда-нибудь появлялся?

– Мне мама когда-то подарила перстень с рубином. Но он искусственный, ширпотреб.

– Он жив, – обрадовался Филипп, – этот камень? А можно попросить маму его принести?

– Конечно.

«Так-то лучше. Материальное – это наше все! От этого и будем плясать».

Агния печально посмотрела на доктора и прочла:

– Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий —
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?..[8]

«Сговорились, – подумал Филипп, – меня мистикой с ума сводить сегодня. Не поддамся!»

– В общем, – сказал вслух, – вы поищите тот заброшенный дворец в Индии. Это важно. Очень важно!

Когда позвонил Кузьмин и в приказном порядке велел явиться в отделение полиции, Филипп даже обрадовался – хоть с одним убежденным материалистом поговорить. А то тут сплошной тонкий мир со всех сторон обступает – не продохнуть.

Всю дорогу Филипп вспоминал о великом Сеченове. Как его выдающееся научное открытие, предопределившее пути развития физиологии нервной системы и создания научной психологии, гнобили различные мракобесы. Сеченов доказал еще в девятнадцатом веке, что в основе всяких психических явлений лежат физиологические процессы, которые могут быть изучены объективными методами. Рефлексы. И никакой мистики и загадок! К следователю Кузьмину Филипп явился вполне воодушевленным и успокоенным.

– Итак, – пророкотал следователь Кузьмин, – на чем мы остановились?

«А ведь мозг реагирует на галлюцинации точно так же, как на реально увиденное человеком, в мозгу те же процессы идут – и при галлюцинациях, и при действительных событиях. Я это видел своими глазами на энцефалограмме, – пронеслось в голове у Филиппа. – Чистый оксюморон».

– Что-что? – полюбопытствовал Кузьмин.

«Что? Опять? Я вслух разговариваю сам с собой?»

Кузьмин снова спрашивал, как Филипп оказался на Сельскохозяйственной улице в десять вечера. Филипп в который раз отвечал, что просто гулял.

– Так и запишем, – с угрозой проговорил Кузьмин, – «гулял». Так и запишем. И возле дома пять по Весенней улице гулял, и на месте убийства – гулял.

– Послушайте, – Филипп все же потерял самообладание, – вы бы лучше местных наркоманов потрясли.

– Вам что-то известно? – насторожился Кузьмин.

– Нет, – твердо сказал Филипп.

Следователь прищурился и с минуту внимательно рассматривал доктора.

– Вы мне врете, – наконец произнес задумчиво, – только я не могу понять, зачем? Мы ведь поймали тех наркоманов, со всеми уликами на кармане взяли. Филипп Алексеевич, зачем вы мне врете?

– Поймали – и хорошо. И чудненько. Я могу идти? Какие ко мне претензии?

– За дачу ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность согласно статье триста седьмой уголовного кодекса Российской Федерации.

– Какой смысл мне вам врать? – поежился Филипп.

– Ну, не знаю. Например, вы знали о готовившемся преступлении…

– Откуда?

– Например, вы его организатор.

– Чего?! – возмутился Филипп. – Вы с ума сошли? Я организовал двух наркоманов на убийство и грабеж?

– А откуда вы знаете, что их было двое, наркоманов? В глаза смотреть! – во всю глотку заорал Кузьмин.

Филипп даже рукой заслонился. Той, что не перевязана была. «Когда-нибудь кончится этот тяжелый день?»

– Что, день был тяжелый? – сочувственно спросил следователь.

«Избец котенку, – обреченно подумал доктор, – у меня – паранойя. Или еще хуже – шизофрения: я думаю вслух и не замечаю этого. Раздвоение сознания!»

– От следователя ничего нельзя скрыть. Я все равно докопаюсь, я упертый, упоротый даже, – Кузьмин внимательно вглядывался в Филиппа, а тот вдруг нервно задрожал и попросил воды.

– Благодарю, – зубы Филиппа стучали о край стакана.

– Ты пойми, мил человек, – ласково заговорил Кузьмин, – я ж к тебе со всей душой. Ты дочку мою спас. Представляешь, теща говорит – на секунду отвлеклась, а малая уже внизу плачет. Это все ты, ты ее спас. Вот пострадал, здоровьем рисковал. Что ж, думаешь, я тебя обижу? Да не в жисть не обижу. Но у меня рефлекс. Профессиональный! Я должен до правды докопаться. И поверь, я докопаюсь! Сопротивляться – бесполезно! А то вон, нервишки совсем расшатались у тебя. А тебе ведь еще лечить надо. Людей! Как будешь врачевать, когда самому медпомощь нужна?

Филипп чуть не плакал – так ему себя стало жалко. Он вдруг почувствовал себя одиноким-одиноким, беспомощным и слабым, никчемным и скуксившимся.