Лекарство от любви (СИ)

Вечерние улицы совершенно пустого города производили странное впечатление, о котором уже упоминала Изольда и которое лишь усиливалось в полной тишине и безветрии предзакатного часа. Не поскрипывали жестяные вывески или незакрытые ставни, не хлопали бессильно обвисшие флаги, не шелестели занавески и так и оставшееся кое-где висеть на натянутых поперек улиц веревках белье. Во всем городе не было иного звука, кроме шагов Кая, отражавшихся эхом от каменных стен (порою, впрочем, это эхо создавало столь устойчивое ощущение кого-то, идущего следом, что Бенедикт лишь усилием воли давил в себе желание обернуться); и единственным движением, помимо его собственного, было плавное, неуклонное и беззвучное наступление длинных теней, затоплявших узкие улицы и вползавших по стенам от подножий к крышам, гася по пути горевшие оранжевым закатным пламенем окна. Проходя мимо тюремной башни, Кай, конечно, не удержался и посмотрел на окно своей бывшей камеры; оно все еще оставалось на свету, и в нем, выделяясь на фоне соседних камер, сверкала новенькая, не успевшая заржаветь решетка. «Ну разумеется, — подумал Кай неприязненно, — что-что, а тюремную решетку они восстановили быстро». Тут же, впрочем, он поймал себя на мысли, что, будь это не так, он подумал бы о местных властях с неменьшим презрением: «Вот же раздолбаи, даже решетку собственной тюрьмы починить не в состоянии!»

До дома бургомистра он в этот вечер так и не добрался — да и не стремился туда попасть. В небольшом городке этот дом едва ли походил на дворец — к тому же, если Изольда останавливалась там, то она… нарушила аутентичность. Каю были интересны лишь те дома, которые остались точно такими, какими их покинули жители. И на одной из кривых улочек недалеко от центра он наткнулся на дом, заметно отличавшийся от своих соседей — обычных городских фахверковых домиков с белеными стенами, перечеркнутыми крест-накрест коричневыми раскосами, и крутыми крышами из тяжелой красной черепицы. Стены этого дома были выложены разноцветной плиткой — синей, желтой и розовой, над улицей на втором и третьем этажах нависали пузатые балконы с ограждением из тонких, изящно выгнутых металлических прутьев, черепица тоже была разных цветов, образовывавших волнистый узор, пологий фронтон над третьим этажом украшал эмалированный щит с гербом (насколько Кай разбирался в таких вещах, не дворянским, а купеческим), и даже водопроводные трубы были сделаны в виде гигантских змей с широко разинутыми пастями, а ручки на покрытых красным лаком дверях — в виде медвежьих морд с зажатыми в зубах кольцами. Дом явно был выстроен по заказу не просто местного богача, но богача, не лишенного вкуса. Заходила ли Изольда внутрь? Возможно, она вообще не была на этой улице, возможно — лишь полюбовалась фасадом; но Кай решил, что зайдет непременно.

Дверь, как ему и было обещано, не была заперта и открылась, несмотря на свою массивность, практически без усилий благодаря идеально смазанным петлям. Кай опасался увидеть внутри беспорядок, вызванным поспешным уходом жильцов — примерно то же, что он видел в горной деревне, с поправкой на совершенно иной уровень благосостояния — но нет, никакие брошенные на пол вещи или распахнутые шкафы и ящики не нарушали торжественной роскоши богатого дома. В холле висел большой портрет в витой позолоченной раме, изображавший властного черноволосого мужчину с хищным горбатым носом и сурово сдвинутыми бровями — вероятно, основателя торговой династии. Два рыцаря в латах — на самом деле, конечно, пустые доспехи — несли почетный караул возле изразцового камина с изящной кованой решеткой. Мраморная лестница, украшенная статуэтками девушек с канделябрами в руках и покрытая темно-красным ковром, вела наверх. Внимательный взгляд, конечно, заметил бы, что в камине полно золы, а ковровая дорожка, как и тяжелые портьеры, уже успела покрыться пылью — но в вечернем полумраке это не бросалось в глаза, да и в любом случае едва ли могло смутить Кая, куда более привычному к убранству дешевых меблированных комнат.