— Нет, — неожиданно резко ответила она. — Я должна была остановить эту реку, и я могла сделать это только так. Я понимаю разницу между трудным и невозможным. И там, где речь идет всего лишь о трудном, я никогда не позволю собственной слабости помешать моим планам. Знаешь, что я чувствовала, когда казалось, что я вот-вот потеряю сознание? Злость. Страшную злость, даже не на Светлых — на себя. Почти такую же, как тогда, в семнадцать лет… — она коснулась правой стороны своего лица. — И это чувство, между прочим, я тоже просчитала заранее. Последний ресурс, заставляющий сердце биться сильнее и гнать кровь в замерзающие конечности. И то же самое с моей армией. Эмоции другие, но эффект тот же. Я не только брала у них силу, но и спасала их. Возбуждение в буквальном смысле грело их кровь. Поэтому у нас нет тяжелых обморожений и, надеюсь, будет не слишком много больных к завтрашнему утру.
— На сей раз я понял намек, — усмехнулся Кай. — Демонстрируешь преимущество своего подхода. Вместо того, чтобы избавить мир от страстей, мешающих разуму, как хотелось бы мне, лучше поставить эти страсти на службу разуму.
— Ты можешь указать на изъян в моей логике?
— Почему, по-твоему, люди в конце концов отменили рабство? По крайней мере, классическое. Не потому ведь, что рабов в принципе нельзя заставить служить хозяевам. И не от избытка доброты — вот уж чем человечество никогда не отличалось, что бы там ни утверждал официоз Светлых. А потому, что это неэффективно. Раб, в конечном счете, или слаб, и тогда от него мало проку, или силен, и тогда он взбунтуется. Причем под силой я понимаю не только физическую, разумеется. Или вот — лев может убить лошадь, лев сильнее лошади. Почему тогда люди пашут и ездят на лошадях, а не на львах? Потому что укрощать льва и приучать его к упряжке себе дороже обойдется. Сил на то, чтобы заставить его служить благой цели, уйдет гораздо больше, чем любой выигрыш, который могла бы дать его собственная сила. Более того, сила-то его, вообще говоря, бесполезна. Во льве, вопреки всем придуманным про него романтическим мифам, нет ровным счетом ничего возвышенного и благородного. Напротив — это исключительно мерзкая тварь, никому не нужный паразит, способный лишь жрать и гадить. Весь день он валяется и ничего не делает, а живет за счет пищи, которую отбирает у собственной самки. А детенышей, оставшихся от предыдущего льва, убивает и съедает. Вся его сила — на один прыжок и один удар лапой. Да, это будет очень мощный и разрушительный удар. Но работать упорно и постоянно, как это требуется от лошади, делать что-то полезное и созидательное он в принципе не способен.
— Лев есть любовь, я так понимаю? — откликнулась Изольда. — Забавно — они даже начинаются на одну букву.
— Мне больше нравится, что «любовь» и «ложь» начинаются и заканчиваются на одни и те же буквы. Ибо всякая любовь есть ложь, осознаваемая или нет. Только ложь может поставить одного человека над всеми прочими, и потребность в любви — это потребность во лжи. Любви жаждет тот, кто боится правды. Неадекватно завышенная оценка нужна только тому, кто боится быть оцененным адекватно. Да-да, я понимаю, что это не твой случай, ты об этом не просила… А лев есть лев. Все, что я сказал, действительно верно по отношению к этому животному. Но параллели тут, разумеется, очевидны.
— Хорошо, хорошо. Заменим диких львов страсти на дисциплинированных лошадей разума. Но что делать, если львы вокруг так и кишат, а лошадей нет почти ни у кого, в лучшем случае худосочные жеребята, которых еще растить и растить?
— Отстреливать львов и растить жеребят, — твердо произнес Кай. — А не пытаться впрячь их в одну упряжку в надежде, что они будут вместе делать общее дело. Лев просто сожрет жеребенка и уволочет повозку в пустыню.
— Красиво в теории. Но, пока ты мечтаешь о царстве разума, я строю его на практике. Да, я строю не из золота, как хотелось бы тебе, а из сушеного навоза. Но я — строю из того, что есть, а ты, мечтая о золоте, которого нет, так и останешься на голом пустыре без крыши над головой.
— А может быть, я предпочитаю жить на пустыре, нежели во дворце из навоза.
— Ты поэт, — вздохнула Изольда. — Можешь позволить себе идеализм. Но кому-то надо и брать на себя ответственность.
— Можно подумать, кто-то тебя заставляет править миром.
— Мы это уже обсуждали. Теперь обратной дороги нет.
— Теперь, наверное, нет, — согласился Кай. — Но ты приняла это решение, когда она еще была.
— У каждого из нас свой дар. Каждый стремится реализовать его по максимуму. Я ведь не упрекаю тебя, что ты стараешься реализовать свой?
Кай вздохнул и ничего не ответил, понимая бессмысленность спора.
Следующее утро приветствовало их ясным небом. Дождь прекратился. Их противники поняли, что таким образом Армию Любви не остановить.
Но радоваться было рано.