Лекарство от меланхолии

— Молчи! Слушайте все! Разве могли мы рассчитывать, что так много народу — целых двести человек — придёт, чтобы заплатить нам за собственные советы?

— Да, — сказала миссис Уилкис. — Пришли все: жёны, мужья, дети. Потому что никто из них не желает слушать друг друга. Вот они и платят, чтобы кто-нибудь их послушал. Бедняжки, каждый считал, что только он один знает средство от ангины, водянки или сапа и умеет отличать слюни от крапивницы. Что ж, может, оно и к лучшему! Мы от этого стали только богаче, а человек двести осчастливлены тем, что им позволили разгрузить домашние аптечки у нашего порога.

— Их даже не пришлось особенно усмирять. Довольно было тявкнуть.

— Прочитай нам список, папа! — попросил Джейми. — В нём двести разных средств. Какое из них, по-вашему, самое верное?

— Мне всё равно, — вздыхая, прошептала Камиллия. — Уже темнеет. Меня тошнит от всех этих названий. Может, отнесёте кровать наверх?

— Конечно, милая! Джейми, берись!

— Прошу прощения!

Уже нагнувшиеся Джейми и отец повернули головы. Они увидели Трубочиста — человека неопределённого роста и фигуры, с лицом, скрытым под маской сажи, на которой виднелись только сияющие, чистые, как вода, голубые глаза и полумесяц ослепительной белозубой улыбки. С рукавов блузы и со штанин Трубочиста при каждом его движении осыпалась сажа. Он тихо, покачивая головой в такт словам, говорил:

— Я не мог пробраться к вам раньше через толпу, — в руках Трубочист теребил грязную шапочку, — но сейчас, когда собрался домой, решил подойти. Должен ли я сначала уплатить?

— Нет, Трубочист, тебе платить необязательно, — мягко сказала Камиллия.

— Иди своей дорогой… — начал было м-р Уилкис.

Камиллия одарила его нежным взглядом, и он умолк.

— Спасибо, мэм, — улыбка Трубочиста сверкнула в сгущающихся сумерках, как луч солнца. — У меня только один совет. Он смотрел на Камиллию. Она смотрела на него.

— Сегодня канун праздника святого Боско? Так ведь, мэм?

— Бог его знает. Во всяком случае, не я, — ответил за дочь м-р Уилкис.

— Сегодня и в самом деле канун дня святого Боско, сэр! И кроме того, сегодня ночью — Полнолуние. И потому, — скромно, не отводя взгляда от хорошенькой, снедаемой странным недугом девушки, говорил Трубочист, — вы должны оставить свою дочь здесь, чтобы на неё пролился свет полной луны.

— Оставить её снаружи под луной! — воскликнула миссис Уилкис.

— Не оттого ли становятся лунатиками? — спросил Джейми.

— Прошу прощения, сэр, — и Трубочист поклонился, — но полная луна лечит любое животное, человеческой оно породы или звериной. Полнолуние сообщает мягкость краскам, спокойствие прикосновению, нежность формам тела и души.

— Может пойти дождик… — нервно заметила мать.

— Клянусь честью, он не пойдёт! — решительно продолжал Трубочист. — Моя сестра страдала точно такой же обморочной бледностью. Мы выставили её, как лилию в горшке, снаружи на одну весеннюю лунную ночь. Сейчас она живёт в Сассексе и являет собой воплощение возвращённого ей здоровья.

— Возвращённого ей здоровья! Вы слышали? При помощи одной только луны! И это не будет стоить нам ни пенни из тех четырёхсот, что мы собрали за день! Как вам это нравится, а? Мать, Джейми, Камиллия!

— Я против! — сказала миссис Уилкис. — Я этого не допущу!

— Мама! — воскликнула Камиллия.

Она откровенно смотрела на Трубочиста. А Трубочист, повернув к ней своё чёрное лицо, смотрел на неё, и его улыбка светилась в темноте кривым блестящим ятаганом.

— Мама! — сказала Камиллия. — Я чувствую это. Луна вылечит меня, вот увидишь, вылечит…

Мать вздохнула:

— Это не мой день и не моя ночь. Дай я поцелую тебя напоследок. Вот так!

И мать пошла наверх в дом.

Церемонно поклонившись, Трубочист отступил назад.

— Так помните! Всю ночь под луной и ни в коем случае не беспокоить до самого рассвета! Спокойной ночи, молодая леди! Пусть вам приснятся приятные сны! Доброй ночи!

Сажа растворилась в саже — человек ушёл. М-р Уилкис и Джейми поцеловали Камиллию в лоб.

— Отец! Джейми! — сказала она. — Не беспокойтесь за меня!

И её оставили одну, а она стала смотреть в темноту, где, как ей показалось, увидела неподалёку повисшую во тьме улыбку: улыбка то вспыхивала, то гасла, пока не завернула за угол и не исчезла вовсе.

Камиллия ждала, когда взойдёт луна.

Лондонская ночь: голоса, доносящиеся из гостиниц, звучат устало, хлопают двери, слышны пьяные прощания, бьют часы. Камиллия видит, как бежит мимо кошка, больше смахивающая на женщину в шубке, чем на кошку, и как проходит неподалёку от неё женщина, больше похожая на кошку, чем на женщину: обе полны какой-то инстинктивной мудрости, в обеих есть нечто египетское, обдающее волной пряного аромата. Через каждые четверть часа сверху кричат:

— У тебя всё в порядке, девочка?

— Да, папа.

— Камиллия?

— Да, мама, да, Джейми, у меня всё в порядке.

И наконец:

— Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

Погасли последние огни. Лондон уснул.

Взошла луна.