Лекарство от одиночества (СИ)

Так хочется со всем этим покончить и хоть чуть-чуть отдышаться. Этот день кажется бесконечным, хотя время только-только ползет к обеду.

Рассеянно наблюдаю за тем, как Бутенко подхватывает мои чемоданы.

— Пойду перепаркуюсь, а то весь проезд перегородила.

— Я сам все сделаю, Эля. Только открою вам дверь. Пойдем.

Командный голос шефа требует беспрекословного подчинения. Я и подчиняюсь, несмотря на то, что мне жутко неловко от того, что приходится опять его напрягать. В конце концов, он и так столько для меня сделал…

А Жорка, не замечая моего смущения, прикладывает к двери ключ от домофона и отходит чуть в сторону, пропуская меня вперед. Решительно захожу в подъезд. В одной моей руке — ладошка сына, в другой — подаренная им виола. Знакомо пахнет отсыревшей побелкой и кошками. И эти ароматы, как машина времени, переносят меня в тот день, когда я была здесь последний раз.

— Ч-черт! — тяну, резко остановившись.

— Что такое?

— Будем жить на одной площадке с Юркиной любовницей…

— Если это проблема, можно подыскать другие варианты. Но для этого все равно надо подняться, Эля.

— Да нет никаких проблем, — усмехаюсь зло и начинаю подъем. — Скорее даже наоборот. Вдруг мне захочется вернуться к Юрке, а тут перед глазами живое напоминание о том, почему этого делать не стоит.

— А есть вариант, что захочешь? — тихо интересуется Бутенко, выдержав короткую паузу. И я опять, сука, осекаюсь, до крайности недовольная собственным поведением. Совсем мне, что ли, мозги отшибло?! Он же в меня влюблен! По крайней мере, если верить Вере и собственным ощущениям. А я вот так… При нем… О другом. Ну, что я за идиотка? Жестокая, зацикленная на себе дура.

— Нет, Жор. Вряд ли. Это я так. Сама не своя — вот и ляпаю. Ты меня прости, пожалуйста.

— Не за что мне тебя прощать.

— Как не за что? Валов наверняка узнает, что ты пустил нас с Мишкой в свою квартиру.

— И что?

— Он этого не поймет. Поругаешься из-за меня с другом.

— Значит, судьба у меня такая, — усмехается Георгий. — Проходи.

Гремя замками, он открывает передо мной дверь в квартиру. Захожу в коридор. Я у Жорки до этого была раз или два за все время нашего знакомства. Белые стены, тесная чистая кухонька, небольшая гостиная и спальня, в которой мне вообще не доводилось бывать. Гляжу, как решительно Бутенко подкатывает чемодан к шкафу. Вот и все. По крайней мере, крыша над головой у меня есть — можно расслабиться. К несчастью, мой организм воспринимает эту робкую мысль как команду к действию. Остатки сил стремительно покидают тело. Чтобы не упасть, приваливаюсь к стене. В ушах шумят кровь и задорный щебет сына, для которого наш побег — настоящее приключение.

— Эля…

— М-м-м?

— Послушай. Я оставил за тобой четверть ставки.

— Четверть? — моргаю я. — Да ты что? Это сколько? Даже на коммуналку не хватит.

— А больше ты не потянешь. Сама посуди. Универ, маленький ребенок, которому тоже нужно твое внимание.

— Питание, ему нужно полноценное питание. Мясо, рыба, овощи. Ты видел, почем нынче морковь?

— Ну, во-первых, я не шутил, когда говорил, что мне нужен помощник по научной части. Это будет оплачиваться. А во-вторых, есть еще Валов. Ты можешь подать на алименты.

— Нет. — Как во сне, веду головой из стороны в сторону. — Я не буду этого делать.

— Почему?

Под прямым немигающим взглядом Георгия мне становится жутко не по себе.

— Потому что Юра так чудит, что я не удивлюсь, если он вообще откажется от Мишки.

Говорю это и ежусь, уткнувшись лбом в стену. Вроде бы, все с Юркой понятно. Он оказался совсем не таким, каким я его представляла. И пора бы свыкнуться с мыслью, что так бывает. Не я первая настолько жестоко обманулась. Но как? Я ведь знаю его другим. Добрым, надежным, любящим. И это несоответствие того Юры и этого разрывает мне душу в клочья. Если представить, что он всю нашу жизнь притворялся, значит, все хорошее, что в ней было — обман. А я не могу с этим смириться. С чем угодно, даже с тем, что он больше не мой… Но не с этим. К тому же я не верю, что отцовскую любовь можно так виртуозно отыгрывать. То, что Юра Мишку любил — факт, не поддающийся сомнению. Но теперь, когда он, не считаясь с нашими интересами, творит вот такую дичь, я уже ни в чем не уверена.

— Ты серьезно?

— Более чем, — шепчу я, сползая вниз по подушке. — Извини, Жор. Что-то мне нехорошо.

Тело и впрямь охватывает дикая слабость, меня будто качает на волнах. В ушах шумит море, на обратной стороне век мелькают солнечные зайчики.

— Твою мать, Эль, а когда ты планировала мне сказать, что у тебя температура под сорок? — врывается в уши Жоркин свирепый рык. Но мне не страшно. Я всем телом тянусь к его прохладной руке, накрывшей мой пылающий лоб.

— Все нормально.

— Ага. Как же.

— Мишка… — вдруг спохватываюсь я.

— Я за ним пригляну. Лежи.

Кто я такая, чтобы спорить с начальством? С чистой совестью возвращаюсь на подушку, позволяя забытью накрыть меня с головой. Здесь, в забытье, так хорошо! Здесь нет страха, нет боли, здесь ничего не надо решать и со стыда сгорать, потому что не оправдал возложенных на тебя надежд.

— Эля! Поднимись. Мне тебя надо послушать.