Лекарство от одиночества (СИ)

— А давно ты… — замолкаю, потому что мне, опять же, потешить самолюбие, получается, надо, а ему… зачем вспоминать? — Прости, — прячу лицо в ладонях.

ГЛАВА 22

Бутенко, конечно же, оказался прав. Колбасило меня еще неделю. И это было особенно обидно, потому что неделя эта была последней неделей лета.

— Давай, беги, не мерзни.

Киваю, наклоняюсь к Мишке, чтобы еще раз потискать сыночка.

— Спасибо, Юра, что помог с ним, — бормочу, осторожно захлопывая дверь. Поднимаю глаза и ловлю на себе пристальный взгляд мужа. Точней, мужчины, который им вскорости перестанет быть, а я все никак не привыкну.

— Эля, он мой сын. Конечно, я буду помогать. Во всем. Можешь на меня рассчитывать.

И нет лжи в чистых Юркиных глазах. Они такие искренние, в них столько боли, что мне ему все на свете простить хочется. И мысли мелькают всякие… трусливые, приспособленческие. О том, что он был несколько не в себе, когда мы поссорились. А значит, я с большим пониманием должна была отнестись к его метаниям. Лояльнее. В конце концов, для Юры эта история с тестами стала и впрямь огромной трагедией. А я, получается, не нашла в себе сил его поддержать.

— Тогда я заберу Мишку из сада.

— Не надо. Отдыхай. Я попрошу за ним заехать маму. Она страшно по вам скучает.

— Когда успела-то? Вчера только заглядывала с котомками, — усмехаюсь, глядя куда-то поверх Юриного плеча. В глаза не могу. В их глубине тает моя решимость.

— Ты всех нас напугала своей болезнью.

— Обычная простуда.

— Обычно ты не болеешь, — возражает Юра. И мне на это нечего ответить. Ведь я действительно крайне редко простуживаюсь. А тут, вероятно, на нервной почве произошло ослабление иммунитета. Что же мы с нами сделали? Хочется сказать себе: «Стоп! Хватит…». Я даже к нему шагаю, но тут противно пищит домофон, дверь в подъезд открывается, являя миру расфуфыренную Елену, и я шарахаюсь в сторону, проклиная себя за слабость. Но так же понимая и то, что мой порыв все отыграть назад, наверное, далеко не последний…

— Ладно. Пойду.

И я сбегаю, опасаясь обернуться и прочитать в Юркиных глазах интерес к другой. В конце концов, всему можно найти оправдание. Всему, кроме его измены. Может, если вспоминать об этом почаще, искушение его простить со временем сойдет на нет? А пока это такая борьба с собой! Каждодневная изнуряющая борьба. Хватит ли на нее моих сил? Я не знаю. И надо ли бороться с собой?

Поднимаюсь в квартиру. Готовлю кофе из капсул, которые позавчера мне привез Бутенко. Я, конечно, возмутилась, что сама могу купить нам с Мишаней все необходимое. Вот только чуть лучше станет! Но Георгий съехал на то, что машина у него редкая, и капсулы на нее довольно трудно найти. Может, и так, конечно, откуда мне знать? Я же их еще не искала. Но говяжья вырезка, которую он притащил вместе с капсулами, в числе дефицитных продуктов точно не числилась. Как и овощи, продающиеся в палатках на каждом шагу. Я открыла было рот, чтоб поспорить, ну или, на худой конец, договориться о компенсации затраченных на нас средств, но Бутенко, не иначе как прочитав мои мысли, так зыркнул, что я тут же затолкала кошелек обратно в сумочку.

Так и жила. Отвлекаясь на редких гостей, сына и полоскание горла. И с виду, наверное, казалось, что я держусь огурцом. Вряд ли кто догадывался, что со мной происходит на самом деле. Скольких сил мне стоит даже просто встать утром с кровати.

Машина пищит, сигнализируя о том, что мой напиток готов. Подношу чашку к носу, принюхиваюсь. Так и есть… Ко мне потихоньку возвращается обоняние. Наконец-то. В блаженстве жмурюсь. Телефон оживает, как раз когда я ставлю чашку в раковину. Звонит Вера, зовет на пляж.

— Давай, Эльвира. Проводим последний день лета достойно.

— Ну, давай. Ты с Семеном будешь?

— Нет. Но если хочешь, бери с собой Юру.

— Да ну. Рабочий день ведь, — бормочу я, а поймав себя на том, что выдумываю какие-то мало относящиеся к делу отмазки, решительно добавляю: — Да и расстались мы, Вера.

Вот и все. Теперь и друзья в курсе. А для меня это, поверьте, большой шаг. Все равно, что признаться в том, что по всем фронтам проиграла…

— Значит, ты от него ушла.

— Да. Бутенко пустил в свою квартиру пожить.

В трубке немым укором повисает молчание. Да знаю я, знаю! Неправильно это. Но тогда я меньше всего о том думала, а сейчас… Ну, какой у меня выход на самом деле?

— Ясно. Тогда будь готова, я заеду за тобой сразу после заседания кафедры, где-то около двенадцати.

Прощаемся. Торопиться мне некуда, но ведь я так и не распаковала чемоданы, и бог его знает, есть ли среди собранного барахла купальник? Я так спешила, что банально не помню. В памяти то утро запечатлелось смазанным черно-белым пятном, перечеркнутым Юркиным «узкоглазый».