Лекарство от скуки. (Не) твоя девочка

– Я не верю! Он же весь такой правильный! Вы все придумываете, Слава!

– Было бы здорово, если бы органы правосудия думали так же, как ты… – Аля до последнего отказывалась принимать услышанное. Но Вячеслав был слишком серьезен и убедителен.

Осознание беды, свалившейся на Виктора, потихоньку начало придавливать Алю к земле. Зря она, кажется, поела… Желудок свернуло в тугой холодный ком, хотелось лечь и не двигаться, чтобы стало хоть чуточку легче…

– Эй, ты что? Опять решила в обморок брякнуться? Прекращай! – Вячеслав заметил неладное, засуетился, поднялся сам, потянул Алю за руку. – Пойдем на воздух. А то уже вся в испарине…

Она старательно дышала носом, сжимала зубы, пряча подкатывающую тошноту… Морозный воздух, кажется, начинал помогать. Только голова еще немного кружилась…

– Не думал, что ты такая впечатлительная… Черт… – Слава нервничал. Запустил пятерню в волосы, с силой сжал их. – Может, к врачу сгоняем? Вдруг у тебя что-то серьезное?

– Не нужно. Просто три дня не ела почти ничего, нервничала, а тут проглотила махом всю тарелку. – Ее, кажется, потихоньку отпускало. И совсем не хотелось создавать мужчине лишние проблемы.

– Черт. И вот как с тобой разговаривать, с такой впечатлительной? Витек меня как-то не предупреждал…

– О чем?

– Ну, что нужно заходить издалека, подготовить там… Поговорить о смысле жизни сначала…

– Да я бы вас расчленила за такие шалости! И так всю душу вымотали, пока этим чаем несчастным поили… Можно было сразу все на месте рассказать! – Ее приняли за нежную тургеневскую барышню?! Алю это конкретно возмутило. Еще не хватало, чтобы Слава поделился с братом впечатлениями!

– О! Так лучше! Можешь еще на меня поорать. – Слава довольно оскалился.

– Идите вы в… – С силой сжала губы и зубы. Изо рта рвались такие жуткие слова, которые Аля в жизни никогда не произносила. И не слышала, кажется, тоже никогда… Откуда они взялись-то, в принципе?

– Куда? Даже любопытно!

– Прекратите издеваться надо мной! Что у вас за манера такая?

– Зато ты порозовела. Вон, даже нос малиновый стал. И уши дрожат, как у очень злого мышонка…

Девушка притопнула ногой от бессилия и злости. Руки чесались, чтобы заехать этому придурку…куда-нибудь. Но они были заняты – одной Аля держала сумочку, второй – полы куртки, еще не застегнутой.

– Давай, дуй в машину, мышонок. И не трясись так!

– Как можно шутить, когда у человека беда?

– Не дрейфь. Прорвемся. Пальма у нас и не в таких переделках бывал!

Глава 11

– Сын, ты понимаешь, что этого никто просто так не оставит? – Пальмовский-старший расхаживал по своему помпезному кабинету, нервно переставляя вещи на столах и полках.

Виктор смотрел на этого человека с отвращением. Только для посторонних они сохраняли идиллию отцовско-сыновних отношений. Потому, что так положено. И так нужно для дела.

Сейчас же, пока никто не видит, он бы с удовольствием надавал ему по роже. Просто чтобы сбить спесь и показать, что нельзя постоянно выходить сухим из воды.

– Оставлять нечего. Только дурак мог думать, что до бизнеса никто не доберется.

– Витя! – На него навели указательный палец, как в детстве. Только тогда Пальмовский уважал отца и трепетал от его грозного тона. Сейчас же палец хотелось сломать. Чтобы не тыкал больше.

Но это значило бы снова признаться в слабости и неумении владеть собой. Этот старый подлец никогда такого не дождется!

– Я помню, как меня зовут. Что дальше? – Отозвался намеренно лениво и вальяжно.

– Это ты подставился! Ты! Я же просил быть крайне осторожным и нигде не светиться!

– Меня подставили твои конкуренты. И ты прекрасно знал, что это когда-нибудь произойдет. Хотел быть народным избранником – должен был продать свое дело и никогда в него не лезть больше. А ты решил посидеть на двух стульях… Все. Один стул сломан. Жди, пока развалится другой…

Вся дрянь в их жизни началась, когда Сергей Эдуардович загорелся желанием власти. Он так хотел стать слугой народа, что забыл обо всем: о семье, о жене, которая когда-то моталась с ним по самым дальним захудалым гарнизонам, о сыне… С женой развелся, нашел себе молодую, «подходящую по экстерьеру»… О сыне вспомнил, когда понадобилось кого-то назначить директором их конторы…

Пальмовский горел желанием послать отца к черту, пойти своим путем, независимым и свободным. Удержала ответственность за мать: она всю жизнь провела в статусе домохозяйки, обеспечивая тыл, уют и оплот для мужа, и теперь была способна только страдать и плакать. Кто-то должен был обеспечить ей привычный уровень жизни.

Теперь, похоже, руки ему развязали. Можно было начинать все с нуля.

– Тебе придется исчезнуть на время.

– Даже так? Может быть, мне сделать пластическую операцию, поменять имя и фамилию? А еще лучше – пол? Стать девочкой вместо мальчика? Вот мать удивится, наверное…

– Не хохми! Я на полном серьезе!

– О чем ты думал, когда отправлял меня к главе тендерного комитета? – Виктор начал заводиться. Держался до последнего. Но сколько, черт побери, можно подставлять своего собственного сына? Это что за хрень такая творится?

– Ты знаешь, мы должны были взять этот конкурс.